Умирающий продолжал: "Хотя я и не верил в Христа, но я любил старого пастора. Из любви к нему я сел перед креслом и делал так, будто Христос сидел в нем. В течение нескольких дней это было только игрой, но потом я уже знал, что Он и в самом деле присутствовал.
Я обсуждал реальные проблемы со Спасителем, который реально был здесь, я просил о руководстве и был руководим. Молитва стала диалогом. С тех пор прошло пятьдесят лет, и я каждый день разговариваю с Иисусом, который сидит в этом кресле".
Пастор находился у этого человека во время его смерти. Напоследок он протянул приветственно руку невидимому другу в кресле.
"Вы тоже молитесь таким образом?", - спросил профессор. "Я охотно представляю себе, что Иисус стоит рядом со мной, -ответил я, - и могу беседовать с Ним так же, как я сейчас беседую с вами. Люди, которые встречали Его в Назарете и Вифлееме не говорили Ему наизусть молитв, они говорили то, что лежало у них на сердце, и вы должны это делать также".
Попп сказал: "Как вы думаете, почему многие из тех, кто разговаривал с Ним в Палестине две тысячи лет назад, не стали Его последователями?"
Я сказал: "Евреи столетиями молились о пришествии Мессии [22]. Никто не делал этого громче, чем синедрион, Верховное судилище. Но когда пришел на самом деле Мессия, они насмехались над Ним, плевали в Него и приговорили Его к смерти. И последнее, к чему они могли прибегнуть, это обвинить Его в том, что Он сломал заведенный и удобный для них порядок. Это свойственно сегодня многим людям, представителям многих наций".
Профессор Попп стал христианином. "Когда я увидел вас в первый раз, то у меня было предчувствие, что вы мне что-то хотели дать", - сказал он мне потом.
Такая интуиция в тюрьме не являлась чем-то необычным. Когда человек полностью отрезан от внешнего мира, в нем открывается возможность чувствовать невидимые вещи.
Мы стали близким друзьями. Часто, когда мы тихо сидели рядом, он высказывал мысли, которые мне только что приходили в голову. Так должно быть между друзьями и между супругами. Но это случается редко.
Чудо
В марте, наконец, наступила оттепель. Сосульки растаяли, снег оставался лежать лишь в некоторых местах. На голых деревьях виднелись почки, и мы снова слышали пение птиц. Наши обмороженные руки и обмотанные лохмотьями ноги, наши застывшие от холода Лица чувствовали новое дыхание жизни.
Одна новость словно бы электричеством зарядила внутреннюю атмосферу тюрьмы. Кто-то из заключенных был на короткое время доставлен в городскую больницу. Там он увидел, как плакала одна из уборщиц. "Что случилось?", спросил он ее. "Наш папочка Сталин умер, - всхлипывала она, - об этом написано в газете". Мы не проливали слез. Каждый взволнованно думал о том, какими последствиями для него обернется это событие.
Попп считал: "Если Сталин умер, то сталинизм также мертв. Диктатура живет до тех пор, пока жив ее инициатор".
"Однако, коммунизм пережил Ленина", - сказал кто-то. Спустя некоторое время, колокольный звон и гудки локомотивов возвестили о том, что в Москве хоронили Сталина. Заключенные ответили взрывом хохота и проклятиями, у охранников вытянулись лица, а партийные заметно нервничали.
Через несколько недель у нас вдруг появился один высокопоставленный чиновник из министерства юстиции. Мы заметили, что ему было поручено инспектировать тюрьму. Но, когда он шел от камеры к камере и спрашивал о жалобах, царило молчание. Многие подозревали, что это ловушка. Когда же он достиг комнаты номер 4, я взял слово: "Я хочу что-то сказать. Я хотел бы это сделать после того, как вы пообещаете выслушать меня до конца".
"Для этого я и пришел сюда", - сказал вежливо пришедший. Я сказал: "Господин прокурор, вы имеете в истории знаменитого предшественника. Его звали Понтий Пилат. Ему было поручено судебное производство по делу одного человека, в безвинности которого он был уверен. Но Понтий сказал себе: "Ну и что из того? Неужели из-за плотника, и к тому же еще и еврея, я должен ставить на карту свою карьеру?" Это злоупотребление судебной властью не забыто и до сих пор, несмотря на то, что прошло две тысячи лет. И какую бы церковь мира вы не посетили, в любой из них вы услышите в "Символе Веры"[23] , что Иисус был распят Понтием Пилатом".
У моих друзей в комнате номер 4 сделались озабоченные лица. Я продолжал: "Спросите свою совесть, господин прокурор, и вы должны будете признать, что мы являемся жертвами вопиющей несправедливости. Даже если партия считает нас виновными, то для искупления нашего преступления тюремное заключение было бы достаточным. Но здесь происходит растянутая во времени смертная казнь. Прежде чем вы будете отчитываться, взгляните только на нашу еду. Обратите внимание на то, что у нас нет ни отопления, ни самого примитивного лекарственного лечения. Мы погибаем в грязи и болезнях. Разрешите сообщить вам о некоторых фактах жестокости, которые мы терпим, и вы напишите потом правду. Не умывайте своих рук, как Пилат, за счет беззащитных людей".
Чиновник угрюмо взглянул на меня, повернулся на каблуках и молча вышел. Новость о том, что он меня выслушал, быстро распространилась по тюрьме, придав мужества и другим людям. Прежде, чем партчиновник покинул помещение, в конторе коменданта тюрьмы раздавалась ругань. В тот же день охранники стали вежливыми, чуть ли не осознавшими свою вину. Через неделю комендант был освобожден.
После того, как наше тюремное существование в некотором роде улучшилось, я начал вставать и каждый день делать по нескольку шагов. Доктор Алдеа привел с собой тюремного врача и попросил его осмотреть меня.
"Мы не разобрались в вас, - сказал Алдеа. - Ваши легкие похожи на сито, позвоночник также поражен. Мы не смогли наложить вам гипсовой повязки откровенно сказать, у вас вообще не было никакого медицинского лечения. Ваше состояние здоровья хотя и не улучшилось, но и не ухудшилось. Поэтому мы хотим перевести вас куда-нибудь из комнаты номер 4".
Мои друзья были счастливы. Факт, что после двух с половиной лет, человек впервые покидал эту камеру живым, стал для них утешением.
Однажды утром я увидел, что перед служебным помещением тюремного сторожа стоял исполненный достоинства, старый православный священник. Холодный ветер развевал его белую бороду. Он только что был доставлен и его оставили там во дворе.