"Господин пастор, я тоже встречал кого-то, кто похож на Иисуса",сказал Иосиф. Взгляд его был полон простоты и покоя.
Через некоторое время мы продолжили наши занятия. Я рассказал Иосифу, что Иисус ответил евреям, когда они просили Его дать им знамение, чтобы они смогли поверить в Него. "Отцы наши ели манну в пустыне, как написано: "хлеб с неба дал им есть", - говорили они. Иисус же сказал им: "...Не Моисей дал вам хлеб с неба. Я есмь хлеб жизни! Приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда... Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли; хлеб же сходящий с небес таков, что ядущий его не умрет".
На следующий день Иосиф трудился, как он это делал теперь часто, в комнате номер 4. Когда мы встретились вечером, он сказал: "Самое большое мое желание - это стать христианином". Я окрестил его небольшим количеством воды из свинцового кувшина, произнося: "Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа". Когда он выходил на волю, его сердце уже совершенно освободилось от ожесточения.
В день своего освобождения, прощаясь со мной, он обнял меня. В его глазах стояли слезы. "Вы помогли мне, как отец, - сказал он, - теперь, с Божией помощью я справлюсь один".
Через несколько лет мы снова встретились с ним. Он был христианином и гордился тем, что носил шрамы, которые когда-то так мучили его.
Новые цепи
Весной 1955 года появились признаки политической оттепели. Большое количество комендантов тюрем были арестованы в связи с "саботажем". Многие из каторжных рабочих, бывшие жертвами "саботажников", поступали в Тыргул-Окна. Для них нужно было приготовить места. Я принадлежал к тем, что в начале июня получил приказ, быть готовым к переводу в другую тюрьму.
Доктор Алдеа сказал: "Вы - не транспортабельны, но мы не можем ничего поделать. Будьте осторожны, и, если вы опять когда-нибудь получите стрептомицин, - не дарите его больше!"
Со слезами я прощался с моими друзьями. "Мы снова увидимся, я знаю это", - сказал профессор Попп.
Была названа моя фамилия, и я присоединился к мужчинам, выстроенным во дворе. Мы являли собой довольно причудливую толпу. Наши головы были подстрижены, наша одежда была вся в заплатах. Каждый из нас судорожно сжимал свое единственное имущество: узел с лохмотьями. Многие едва могли ходить. Несмотря на это, те среди нас, кто были приговорены к длительному тюремному заключению, должны были сделать шаг вперед и лечь на землю. Затем нас заковали в цепи вокруг щиколоток. Политофицер надзирал за кузнецом, пока тот переходил от одного мужчины к другому, Когда подошла моя очередь, офицер мерзко засмеялся.
"Ах! Василе Георгеску! У вас наверняка найдется что сказать нам по поводу цепей?"
Лежа на боку, я посмотрел вверх и ответил: "Да, лейтенант, я могу ответить вам песней".
Он заложил руки за спину и сказал: "Ну, пожалуйста! Мы все, конечно же, охотно послушаем ее".
Я спел начало румынского гимна: "Мы сбросим разбитые цепи". Молоток кузнеца, закончив работу, после нескольких ударов стих, и в возникшей неприятной тишине я сказал: "Выпоете, что разорвали все цепи. Однако этот режим заковал в цепи больше людей, чем любой другой".
Лейтенант все еще не знал что ответить в то время, как возглас из помещения охранников возвестил о прибытии транспорта. Нас повели на вокзал и погрузили в вагоны. В них мы пролежали много часов, прежде чем поезд пришел в движение и загрохотал по всей стране. Через отверстия в крохотных закрашенных окнах мы видели горы и леса. Был чудесный теплый летний день.
Марина и Сабина
Промозглые недели в Грайова и Поарта-Альба; переезды, во время которых заключенных приковывали друг к другу, снова обострили мой туберкулез. В следующей тюрьме, находившейся в Герлав горах Зибенбюрген, я пришел в такое состояние, что меня сразу положили в камеру, известную под названием "госпиталь".
Врач, молодая женщина по имени Марина, сказала мне, что тюрьма - первое в ее жизни место работы. Другие пациенты Марины рассказывали, что в день своего поступления на работу, когда она переходила от камеры к камере, лицо ее было столь бледным, будто с него исчезли все краски. Во время своей учебы она никак не была подготовлена к тому, что ей придется встретить такую грязь, голод, полнейшее отсутствие простейших лекарств и оборудования и такое пренебрежение, граничащее с жестокостью. Казалось, что она упадет в обморок, но Марина выдержала.
Она была высокой нежной молодой девушкой. Белокурые волосы обрамляли усталое лицо. После того, как Марина меня осмотрела, она сказала: "Вам нужно хорошее питание и много свежего воздуха".
Мне ничего не оставалось, как засмеяться: "Разве вы не знаете, где мы находимся, доктор Марина?"
В глазах у нее показались слезы: "Но так нас учили на медицинском факультете".
Через несколько дней появились несколько офицеров высшего чина и посетили тюрьму. Доктору Марине удалось поймать их в коридоре около камер, и она сказала: "Товарищи, никто не осудил этих людей к смерти; государство платит мне зато, чтобы я сохранила им жизнь, точно также, как вам оно платит за то, чтобы вы держали их под стражей. Я только хотела бы вас попросить создать такие условия, которые бы позволили мне работать по своей специальности".
"Значит вы стоите на стороне этих преступников?" - произнес мужской голос.
"В ваших глазах они, наверное, преступники, товарищ инспектор, возразила она, - но для меня - это пациенты". Условия лучше не стали, но вместо этого мы получили известие, которое для меня значило больше, чем все лекарства из медицинского справочника, вместе взятые. Перед Женевской конференцией на высшем уровне мы должны были получить разрешение на посещение родственников.