Я рассказал им историю одного врача времен раннего христианства. Царь по ошибке бросил его в тюрьму. Спустя несколько недель, его семье разрешили навестить его. Вначале они все заплакали. Одежда на нем висела лохмотьями, его ежедневная пища состояла из куска хлеба и кружки воды. Но потом вдруг его жена удивленно спросила:
"Как это тебе удалось, так хорошо выглядеть? Можно подумать, что ты только что пришел со свадьбы". Врач ответил, улыбаясь, что нашел лекарство от всех бед. Члены его семьи спросили, что же это такое. И он рассказал им: "Я открыл настойку из лекарственных трав, которая помогает от всех бед и забот. Она содержит семь трав. Я назову их вам.
Первая называется невзыскательностью. Будь доволен тем, что имеешь. Я могу дрожать в своих лохмотьях от холода, пока грызу свою хлебную корку. Но мне пришлось бы намного хуже, если бы царь бросил меня голым в темницу, где бы я вообще не получал бы никакой еды.
Вторая трава - это здравый смысл. Буду я радостным или печальным, но это не изменит того факта, что я нахожусь в тюрьме. Зачем же тогда роптать?
Третья - это воспоминание о прошлых грехах. Подсчитай их и предположи, что на каждый грех приходится один день тюрьмы и сосчитай, сколько времени ты должен провести за решеткой? Ты еще хорошо отделался.
Четвертая - это мысль о страданиях, которые Христос перенес за нас с радостью. Если единственный Человек, который мог Сам выбирать Свою судьбу на земле, решился на путь страданий, то какое большое значение Он должен был придать им. Итак, мы видим, что страдание, перенесенное с радостью и спокойствием, приносит облегчение.
Пятая трава - это сознание того, что страдания посланы нам от Бога, как от Отца. Не для того, чтобы причинить нам вред, но чтобы очистить и освятить нас. Страдания, через которые нам надо пройти, должны очистить нас и подготовить к раю.
Шестая - это знание того, что никакое страдание не может разрушить жизнь христианина. Если плотские радости являются нашим единственным благом, то боли и тюрьма скоро положат конец нашей цели в жизни. Но если в центре нашей жизни стоит правда, тогда обладаешь чем-то таким, что не сможет изменить никакая тюремная камера. Находишься ли в тюрьме или нет, дважды два всегда будет четыре. Тюрьма не может заставить меня перестать любить. Прутья решетки не в состоянии закрыть для меня веру. Если эти идеалы составляют мою жизнь, то я могу в любом месте быть веселым и спокойным.
И последняя травка в рецепте- это надежда. Колесо жизни, может, и занесло в тюрьму царского врача, но оно вертится дальше. Оно может вернуть меня снова во дворец или даже на трон".
Я сделал небольшую паузу. Стояла тишина. "С тех пор я выпил целые бочки этой настойки, - сказал я,-иямогу рекомендовать ее вам. Она оказалась превосходной".
Когда я закончил лекцию, Ругояну встал и, ни разу не обернувшись, стал пробираться к выходу из собора. Я спустился с церковной кафедры. В собрании шла негромкая беседа.
На улице меня приветствовали студенты аплодисментами и возгласами одобрения. Каждый хотел протянуть мне руку. Я позвонил Сабине, она радовалась моим действиям, хотя и знала, что последуют ответные меры.
Уже на следующий день меня вызвали к моему епископу. Он сообщил мне, что Ругояну начал чинить мне препятствия. Он докладывал мне о жалобах на меня со стороны министерства по делам религий, когда в комнату важно вошел сам Ругояну. "Ах, вы! - воскликнул он. - Какие отговорки вы попытаетесь снова придумать? Поток антигосударственных высказываний! Я это слышал собственными ушами!"
Я спросил, что же все-таки ему не понравилось в частности. Все было плохо, особенно мое лечение против страданий.
"А какие недостатки вы все-таки нашли в моей настойке? спросил я. - С какой травкой вы не согласны?"
"Вы рассказали им, что колесо все еще вертится, - сказал он резко. - Но вы заблуждаетесь в своем контрреволюционном утверждении! Колесо не будет вертеться, мой друг! Коммунизм есть и останется здесь навсегда!" Его лицо было искажено от ненависти.
"Я не упоминал про коммунизм, - ответил я. - Я только лишь сказал, что колесо жизни постоянно вращается. Так я был в тюрьме, а сейчас свободен. Я был болен, а теперь чувствую себя лучше. Я потерял свой приход, но теперь могу снова работать".
"Нет, нет, нет, вы полагали, что коммунизм падет, и все точно знали, о чем вы думаете. Даже и не воображайте себе, что об этом было сказано последнее слово!" Ругояну собрал руководящих церковных служащих в резиденции епископа города Клужа, где меня обвинили в том, что я хотел отравить молодежь завуалированными нападками против правительства.
"Можете быть спокойны, он больше никогда не будет проповедовать", кричал Ругояну, все больше приходя в бешенство. Это производило отвратительное впечатление. Наконец, он закричал: "С Вурмбрандтом покончено! С Вурмбрандтом - покончено!" Потом он схватил шляпу и пальто и покинул здание.
Он прошел около ста метров, когда машину, которая хотела пропустить собаку, занесло, она въехала на тротуар и вмяла Ругояну в стену. Он скончался на месте.
Последние слова Ругояну и история о том, что за ними последовало, стали скоро известны во всей Румынии. В эти годы Господь очень часто подавал нам знаки.
Запрещение служить пастором, не мешало, однако мне проповедовать. Но теперь я должен был действовать тайно, как делал это тогда после войны среди советских солдат. Другую опасность представляли визиты бывших тюремных товарищей, которые приходили за советом и помощью. Многие из них уже стали шпиками и пытались одурачить меня. Эти несчастные люди ожидали слишком многого от своего освобождения. После того, как они убеждались, что их семейная жизнь была разрушена, они обращались в погоню за сексуальными наслаждениями и пытались наверстать потерянную юность. Это обычно стоило больших денег, которые они не могли достать. И кратчайший путь к новым отношениям с правительством и получение денег лежал через снабжение партии информацией. Свобода для мужчин была еще большей трагедией, чем их пребывание в тюрьме.
Лучшей защитой от шпиков были предостережения друзей, которые работали в тайной полиции. Многие наши братья по вере занимали какие-либо посты в партии. Так, в нашей среде были молодые супруги, которые в течение дня работали в отделе пропаганды. Вечера они проводили с нами в молитве. Иногда мы собирались на квартире одного из руководящих офицеров тайной полиции во время его отсутствия. Его домашняя работница также принадлежала к нашему кругу. Иногда мы встречались в подвалах, на чердаках, квартирах, сдаваемых внаем, и в крестьянских домах. Наши богослужения были такими же простыми и прекрасными, как у первых христиан 1900 лет тому назад. Мы громко пели. Если кто-то задавал вопросы, интересуясь, чем мы занимаемся, то мы отвечали, что праздновали день рождения. Христианские семьи, состоявшие из троих или четверых членов семьи, дни рождения праздновали иногда по 35 раз в году. Иногда мы встречались под открытым небом. Небо было нашим собором, пение птиц было для нас музыкой, цветы заменяли кадение. Звезды были нашими свечами. Ангелы были служителями алтаря, которые их зажигали; а поношенный костюм мученика, только что выпущенного из тюрьмы, был для нас дороже самых прекрасных облачений священников.