Я думал о стенах, которые упоминались в Библии. Один стих из Исайи [4] , всплывший в моей памяти, опечалил меня. Господь говорит там, что грехи Израиля воздвигли стену между Ним и Его народом. Грехи христиан сделали возможным триумф коммунистов. И поэтому предо мной была теперь эта стена. Затем пришел на ум другой стих: "С Богом моим я хочу перепрыгнуть через эту стену". Возможно, и я так же перепрыгну через эту стену в духовный мир, соединившись с Господом. Я вспомнил об иудейских разведчиках, возвращавшихся из земли Ханаан [5] ,чтобы доложить об укрепленных городах. Но так же как пали стены Иерихона [6], так, по божьему повелению, были разрушены стены этих городов. Когда меня переполняла боль, я повторял стих из "Песнь Песней" [7] : "Друг мой похож на серну, или на молодого оленя. Вот, он стоит у нас за стеною". Я представил себе, что Иисус стоит за этой моей стеной и придает мне силы. Я вспомнил о том, что избранный народ добился победы, потому что Моисей [8] стоял на горе с воздетыми руками. И я должен был стоять с поднятыми руками. Может быть, наши страдания помогали чадам Бога в их борьбе.
Майор Бринцару время от времени заглядывал вовнутрь испрашивал, готов ли я сдаться. Когда однажды я лежал на полу, он сказал: "Вставайте! Мы решили, что вы должны посетить Вестминстерское аббатство. Собирайтесь сейчас же в дорогу"."Марш!" - приказал охранник. Я пытался надеть ботинки, но мои ноги слишком отекли. "Давай, вперед! Все время бегать по кругу. А я буду следить снаружи".
Камера насчитывала двенадцать шагов: одна стена - четыре шага, другая два, потом снова - четыре шага и опять - два. Я носился по кругу в разорванных носках. Щелкнуло смотровое отверстие. "Быстрей!" - закричал охранник. Перед моими глазами начало все кружиться. "Быстрее, или ты хочешь получить?" Я больно врезался в стену. Пот застилал мне глаза. Все дальше, дальше, по кругу. Щелк! "Стой! Кругом, марш!" И опять дальше в противоположном направлении. "Дальше, дальше!" Когда я упал, то ворвался охранник и, пока я, шатаясь, поднимался, ударил меня дубинкой по локтям. Боль была такой мучительной, что я снова упал. "Встать, встать! Давай вперед! Это - манеж!"
Почти каждый должен был пройти через манеж или, как его называли, тренировочное поле. Проходили часы, пока узник получал чашку воды или что-либо из еды. Жажда заставляла забыть о голоде. Она была более жестокой, чем боли в ногах, к которым невозможно было прикоснуться, как к ножевым ранам. Но самым тяжким было то, что после короткого отдыха или несколько часов сна, похожего на обморок, все надо было начинать сначала. Негнущиеся суставы, растянутые мышцы, содранные ноги просто не хотели больше выносить тяжести тела. Бессильный, я крепко держался за стену в то время как гремели приказы охранника. Когда ноги уже больше не держали, приходилось двигаться на четвереньках.
Я не знаю, сколько дней и ночей я провел "на манеже". Когда я двигался вперед, то начинал молиться за стражу. Я вспоминал Песнь Песней. В ней рассказывается нам о том священном танце, который исполняет невеста Христова в честь своего Жениха. Я подумал: "я так же хочу красиво двигаться, как будто это был танец любви для Иисуса". Кажется, мне это удавалось одно время. Если человек принимает все, что он должен сделать, добровольно, значит он исполняет прежде всего свою волю. Тогда самые жестокие испытания станет легче переносить, раз уж человек по собственной воле решился на них. Когда я все дальше двигался по кругу, мне казалось, что все кружится вокруг меня. Я не мог уже различить одну стену от другой, и дверь от стены. Любовь Божия так же не делает различия между добрыми и злыми людьми, она хотела бы объять всех.
Бастонада[9]
Я прожил уже около месяца без настоящего сна, когда охранник надел на меня черные очки и повел в другое помещение для допроса. Это была большая, голая комната. Ослепленный направленным на меня прожектором, я увидел очертание трех или четырех человек за столом. Я стоял перед ними в наручниках и босой. На мне была только грязная рваная рубашка. Опять мне были заданы обычные вопросы. И я дал похожие на прежние ответы. На этот раз среди инквизиторов находилась женщина. "Если вы не дадите разумных ответов, то будете растянуты на дыбе". Это приспособление в последний раз было использовано в Англии триста лет тому назад для выдавливания признаний. Партия добавила его к остальным орудиям своего искусства убеждать.
Я ответил: "В послании апостола Павла [10] к Ефесянам сказано, что мы должны достичь полной меры в Христе. Если вы меня растянете на дыбе, то поможете мне достичь цели". Женщина ударила кулаком по столу. Те, что сидели за слепящим прожектором, начали быстро совещаться. Иногда находчивый ответ имел результат, угрозы не сбывались. Я не пошел на дыбу. Вместо этого меня повели назад на допросы, и я получил бастонаду.
Меня перевели в другую камеру. На голову надели капюшон и приказали присесть на корточки. Руки были положены вокруг колен. Между коленями и локтями протянули металлический стержень и подняли на эшафот. Моя голова опрокинулась назад, а ступни оказались наверху. В то время как меня держали за голову, кто-то бил по моим... Каждый удар был подобен взрыву. Некоторые из них приходились на бедро или копчик. Я много раз терял сознание. И тогда с помощью холодной струи воды меня приводили в чувство, и каждый раз говорили, что надо назвать только одну фамилию и все прекратится. Когда же они, наконец, меня сняли, то должны были нести до камеры.
Перед каждым посещением этого помещения на меня надевали черные очки. Я не должен был знать как расположена тюрьма. Если можешь предвидеть следующий удар, можно внутренне настроиться на него. Невозможность видеть, когда и куда он попадет, удваивает страх.
Наконец, я подписался подо всеми, касавшимися лично меня, "признаниями", которых они так желали. Итак, я был человеком, нарушающим супружескую верность и одновременно гомосексуалистом. Я продал церковные колокола, а деньги растратил (хотя наша церковь была молельным залом без колоколов). Под прикрытием работы для всемирного совета церквей я занимался шпионажем. Моим планом было свергнуть правительство, используя измену. Я и не только я проникли в коммунистическую партию, а затем выдали ее тайны. Бринцару прочел эти показания, а потом спросил: "А где же фамилии тех, кому вы передали тайны?"