— Выручка-то у васъ общая?
— Общая.
— Ну, вотъ вамъ пятіалтынный. Только изъ-за того пятіалтынный даю, что оба вы наши покупатели, а то у меня положеніе по три копѣйки на носъ.
Изъ лавочки христославы побѣжали въ лабазъ.
— Постой… Сколько у насъ теперь денегъ-то… — говорилъ Давыдка. — Въ полковницкой квартирѣ получили семъ копѣекъ, у булочника пять…
— Да чего ты боишься-то? Не надую! — оборвалъ его Никитка.
Лабазникъ, суровый мужикъ въ нагольномъ новомъ полушубкѣ, пившій чай за прилавкомъ въ прикуску съ карамелью, жестяная коробка съ которой стояла тутъ-же, далъ три копѣйки и по парѣ карамелекъ на брата.
Изъ лабаза христославы толкнулись въ аптеку, но оттуда ихъ протурили. Постоявъ на улицѣ въ раздумьѣ, они загнули за уголъ улицы и зашли еще въ двѣ мелочныя лавки. Въ результатѣ приращеніе выручки на восемь копѣекъ. Трактиры были заперты, мясныя и зеленныя лавки также.
— Ну, что-же, пойдемъ къ купцу… — сказалъ Давыдка.
— Надо съ параднаго подъѣзда идти, а то кухарка можетъ и не допустить къ купцу-то, — разсуждалъ Никитка, который былъ опытнѣе Давыдки и ходилъ уже славить Христа въ прошломъ году съ однимъ мальчикомъ, бывъ у него подручнымъ.
— А съ параднаго швейцаръ не впуститъ, — возразилъ Давыдка.
— Впуститъ. Швейцару мы даромъ Христа прославимъ.
Они побѣжали къ своему дому. Швейцаръ той лѣстницы, по которой жилъ купецъ, выметалъ щеткой соръ изъ подъѣзда.
— Дяденька Калистратъ Кузьмичъ, мы къ вамъ Христа прославить, — сказалъ Никитка.
— Ага! Ну, что-жъ, славьте… — сказалъ швейцаръ и спросилъ:- Вы изъ здѣшняго дома, что-ли?
— Изъ здѣшяго, дяденька,
— Ну, славьте, славьте, пойдемте.
Швейцаръ привелъ христославовъ къ себѣ въ каморку, подъ лѣстницу. Христославы пропѣли. Швейцаръ протянулъ имъ пятакъ.
— Мы, дяденька, это вамъ не за деньги, а за милую душу. Не надо намъ денегъ, — сказалъ Някитка. — Пустите насъ только пройти къ купцу Родоносову по парадной лѣстницѣ.
— Берите ужь, берите… И такъ пущу, — кивнулъ имъ швейцаръ. — Сегодня пятаковъ-то мы этихъ наковыряемъ еще.
III
И вотъ Никитка и Давыдка у дверей купца. Они позвонились съ парадной лѣстницы. Имъ отворила нарядная горничная въ шерстяномъ фіолетовомъ платьѣ и въ бѣломъ передникѣ отъ груди до колѣнъ, съ яркимъ краснымъ бантомъ у горла и пахнувшая жасминной помадой.
— Христославы, — отрекомендовался ей Никитка. — Дозвольте у господъ Христа прославить. Мы здѣшніе, со двора…
— А зачѣмъ по парадной лѣстницѣ лѣзете? У насъ самъ этаго не любитъ, — сказала горничная и прибавила:- Ну, погодите, я спрошу.
Она заперла дверь передъ ихъ носомъ и вскорѣ опять отворила и объявила:
— Идите въ столовую, а только прежде ноги хорошенько о половикъ оботрите.
Купецъ Родоносовъ въ сообществѣ всей семьи своей сидѣлъ въ столовой и пилъ утренній чай. Блестѣлъ громадный ярко вычищенный самоваръ, тутъ-же помѣщался на столѣ и никелированный кофейникъ, стояла на блюдѣ сдобная польская баба, чернѣвшая изюмомъ. Въ углу горѣла елка для потѣхи ребятишекъ купца, которые сидѣли вокругъ стола и макали въ чай и ѣли сухари и булки. Около ребятишекъ стояли и лежали, вчера еще подаренныя имъ, игрушки. Ребятишки положили еще съ вечера эти игрушки съ собой въ постели, спали съ ними и до сихъ поръ еще не разлучаются. Купецъ Родоносовъ былъ въ новомъ шелковомъ халатѣ нараспашку, а жена его въ юбкѣ и ночной кофточкѣ съ множествомъ кружевъ и вышивокъ.
Христославы, войдя въ столовую, покосились на ребятишекъ, встали передъ образомъ и запѣли.
— Ребятки, подтягивайте, подтягивайте! Петя! Коля! — командовалъ Родоносовъ своимъ ребятишкамъ, но тѣ стыдились и молчали.
Родоносовъ, чтобы ободрить ихъ, сталъ подтягивать христославамъ самъ, но его ребятишки упорно молчали.
— Эка дурья порода! — выбранился онъ на своихъ дѣтей и, когда христославы кончили пѣть, спросилъ Никитку:
— Чьи вы?
— Я прачкинъ сынъ, а онъ слесаревъ сынъ. Съ здѣшняго двора. Маменька моя Матрена. Она стирала у васъ.
— Матрена? Ахъ, да, да… Помню… — подхватила Родоносова.
— Звѣзду-то сами клеили? — допытывался Родоносовъ.
— Сами.
— Молодцы! Вотъ, ребятишки, у кого учитесь. Видите, звѣзду себѣ склеили, — обратился Родоносовъ къ своимъ дѣтямъ. — А вы умѣете только ломать все, да въ носу у себя ковырять. Въ школѣ учитесь, что-ли? — спросилъ онъ христославовъ.
— Въ городской школѣ.
— Ну молодцы… Варвара Митревна! Дай-ка имъ гостинцевъ съ елки…
Жена купца подошла къ елкѣ и стала снимать съ нея гостинцы. Никитка тотчасъ-же сообразилъ, что ихъ хотятъ отблагодарить на христославленье одними гостинцами, и сказалъ Родолосову: