Том медленно спустился по ступенькам, которые скрипели, а местами даже слегка прогибались. Внизу обнаружился еще один выключатель, Том щелкнул им, и с гудением загорелись люминесцентные лампы, перекрестно освещавшие низкий навесной потолок. В подвале было несколько окон, но, как увидел Том, закрашенных. Пару секунд он в немом изумлении разглядывал то, что хранилось в подвале.
Места много, но буквально каждый дюйм завален хламом: тут хранились коробки, черные мешки для мусора, набитые до отказа, стопки книг, экипировка для спорта и туризма, сотни садовых инструментов, мешки с землей и семенами, как минимум дюжина старых телевизоров и бог знает что еще.
От пыли заслезились глаза, но Том внимательно разглядывал горы хлама, тянувшиеся во мрак, эдакий безумный – и на вид бесконечный – лабиринт. Он вдохнул глубоко и судорожно, как утопающий, который всплыл на поверхность в самый последний момент, и засмеялся над собой.
– Барахольщики хреновы! – громко выругался он. Дженни с удовольствием здесь пошарит. Она жить не может без блошиных рынков и магазинов секонд-хенда. Том собрался подняться наверх, но замер: из мрака донесся странный шум. – Что за ерунда?! – буркнул он, отвернулся от двери и вгляделся во тьму. Через секунду шум послышался снова. Черт подери, этот звук напоминает дыхание, влажное дыхание, словно здесь прячется больной зверь.
«Проблемы с канализацией?» – вяло подумал Том и пошел на звук, очень осторожно, помня о неустойчивых кучах хлама. С каждым шагом становилось все темнее, словно подвал впитывал свет люминесцентных ламп, но меж куч Том разглядел что-то вроде тропки. Неужели здесь кто-то уже пробирался? Вот он глянул вперед и прищурился: у дальней стены маячило нечто большое и темное. Дыхание сбилось, ноги стали заплетаться.
У стены лицом к нему сгорбился какой-то здоровяк.
Нет, это сюр! Зачем кому-то торчать в темном подвале? Подавив желание развернуться и сбежать, Том потянулся в карман поношенных джинсов за телефоном. Пальцы взмокли от пота, телефон тут же выскользнул и с глухим стуком упал. Том нагнулся за ним, надеясь, что дисплей не разбился. Из ближайшей груды хлама выползла многоножка и скользнула по пальцам Тома – он с криком отпрянул и свалился на задницу. Испугался, как ребенок! Ненавидя себя за это, Том нажал на кнопку сбоку, и телефон ожил. Он повернул дисплей к здоровяку или черт знает к кому, таящемуся в углу.
При ярком свете жуткий «здоровяк» оказался холодильником. Древним холодильником, некогда белым, а теперь желто-бурым. На дверце болталась ржавая ручка.
Том посмеялся над собой.
– А ну соберись! – буркнул он, поднялся и свободной рукой отряхнул джинсы. В этот момент дисплей погас, и у Тома душа ушла в пятки. Он быстро нажал на кнопку во второй раз.
Шагнув к холодильнику, Том заметил на полу следы – царапины на бетоне и сметенную пыль. Он покачал головой, заинтригованный, хотя у него и сосало под ложечкой. «Холодильник двигали вперед-назад, – подумал он и наклонился, всматриваясь в пол. – Много двигали».
Том сунул телефон обратно в карман, снова погрузив угол во тьму, и взялся за холодильник. Вспотевшие пальцы скользили. Том быстро вытер их о рубашку и снова взялся за древний агрегат.
Холодильник был тяжелым. Тяжеленным! Том улыбнулся (вот так задача!), крепче сжал холодильник и что было силы потянул на себя.
Сперва холодильник сместился лишь чуть-чуть, потом словно вошел в колею и отъехал в сторону. Совсем как дверь в очередной тайный коридор, беззубой улыбкой открывшаяся во тьму! Запыхавшийся Том присмотрелся.
К стене, до сих пор скрытой холодильником, прилипла темная пульсирующая масса размером с младенца.
– Боже! – шепнул Том. Чем-то масса походила на гигантскую хризалиду (куколку насекомого) и напомнила о том, как в детстве он гулял в лесу. В ту пору у него были родители, была семья. Впрочем, таких куколок он никогда не видел: у нее все неправильное – и цвет, и размер.
Глаза привыкли к темноте, и вопреки страху, поселившемуся в душе, Том склонился над хризалидой. Ее покрывали черные и темно-бордовые прожилки, и Том понял, что звуки, похожие на ритмичное дыхание, исходили от нее. И несвежий запах, как у позавчерашнего мусора или у свежего трупа, тоже. Хризалиду покрывала густая блестящая слизь, которая поглощала весь попадающий сюда свет.