И те же будут там признанья
Любви, пролившейся за край,
Улыбки, вздохи, и лобзанья,
Земных объятий бедный рай.
Но мне остались эти руки,
И эти очи, и уста
В тенях могильных крестной муки
Невоскрешенного Христа.
«Мы пришли, но тяжкие засовы…»
Мы пришли, но тяжкие засовы
Охраняют крепко церковь нашу.
О, когда же храм нам будет кровом
И к причастной подойдем мы чаше?
Черный ворон, сидя на решетке,
Смотрит вещим и печальным взором.
Перед нами путь лежит короткий,
Позовут на суд нас скоро, скоро.
Воет ветер, свищет по оврагам,
По бескрайним выжженным степям.
Плачет сердце, трепетно и наго,
И молчит, молчит закрытый храм.
«Душа признала власть Твою…»
Душа признала власть Твою,
Отсвет былой великой власти,
Но животворную струю
Вкушает с горьким безучастьем
Затем, что некого поить
Ей освященным даром этим.
Наш Третий умер или спит,
Он не жилец на белом свете.
Так холодна и так бледна
Ночь за окошком неживая.
И, как над кладбищем, луна
Ворожит, мертвых вызывая.
«От очей твоих и от речей…»
От очей твоих и от речей
Тишина мне слышится такая,
Как молчанье звездное ночей
Над четою, изгнанной из Рая.
Ева так глядела в небеса,
Приподнявшись в зарослях из терна,
Как сегодня я в твои глаза —
Безнадежно, горько и упорно.
«Открой смеженные ресницы…»
Открой смеженные ресницы,
Побудь на миг со мной.
Тебе так сладко, крепко спится
В полдневный зной.
Вокруг цветут и зреют злаки,
И даль небес светла.
Но я пришла с тобой поплакать
О том, что жизнь ушла,
Что облака, и тень, и птицы,
И тот, и этот свет —
Тебе и мне всё только снится,
А жизни нет.
«О, давно за тебя не творю я молитвы…»
О, давно за тебя не творю я молитвы.
Немо сердце, молчат и уста.
Но за воинов, павших в проигранной битве,
Я молюсь иногда.
С напряженным участьем в сердцах их читаю
Горечь поздно опознанной тщетности битв
И горячие псалмы над ними слагаю
Покаянных молитв.
«Такую ночь, такие звезды…»
Такую ночь, такие звезды
Не видел мир уже давно.
Созвездий радужные гроздья
Струили новое вино.
И души зреющие наши
Навстречу радужным лучам
Согласно поднялись, как чаши,
И мы вошли в надзвездный храм.
Но в литургийные те миги
Душа сумела ль угадать
Небес таинственные сдвиги
И посвящение принять,
Иль прозвучал в путях вселенной
Небес таинственный призыв
Невоплотимо и забвенно,
Земли и звезд не утолив.
ИЗ КНИГИ «ОСТРОВ ИЗГНАНИЯ»
«Как в сердце иногда, бесплодном и сухом…»
Как в сердце иногда, бесплодном и сухом,
Видение царит возлюбленного лика,
Так вознеслась над мертвенным песком
Здесь, на холме, душистая гвоздика.
И тем прелестней белые цветы,
Тем упоительней их сон благоуханный,
Что места нет для красоты
В пустыне этой безымянной.
«Тропинка дальняя, прикрытая…»
Тропинка дальняя, прикрытая
Полузасохшею листвой,
В долинах прошлого забытая,
Нежданно встала предо мной.
Туда вело ее сияние
Во мгле осеннего утра,
Где в серебристом одеянии
Взнеслась зубчатая гора.
Там, легким куполом венчанная,
Белела церковь над горой,
К ней поднималась я, избранная
Твоей невестой и сестрой.
Но нить судьбы неумолимая
Меня далеко отвела.
И мимо церкви, жизни мимо я
В Невозвратимое ушла.
«Я живу в жестоких буднях…»
Я живу в жестоких буднях,
В черных снах, в позорных днях.
У меня в колодках руки,
Ноги в тяжких кандалах.
Надо мною вьется ворон,
Ворон с кличкой «Никогда».
Предо мной колодец черный.
Спит в нем мертвая вода.
С отвращеньем, с тошнотою
Жажду смертную мою
Этой мертвою водою
Утоляю я. И сплю.
«Туманы утренние тают…»
Туманы утренние тают,
В полях святая тишина.
Капуста сизо-голубая
Мечтанья сонного полна.
За васильковою межою,
Где белокурые овсы
Под сребротканой пеленою
Еще не высохшей росы,