Победный день тот близок иль далек,
Не мне судить. Я только меч возмездья.
Меня послал неумолимый рок.
Мне ворожат счастливые созвездья.
«Стану ль завидовать птице крылатой…»
Стану ль завидовать птице крылатой,
Разве не птица душа у меня?
Разве в просторы небес необъятных
Вечности дали ее не манят?
Разве не носится ласточкой вольной
В царстве лазури она?
Разве ей доли земной не довольно,
Той же, что птице дана?
«Бледно-зеленым океаном…»
Бледно-зеленым океаном
Лежит закатных туч гряда.
За ними берег осиянный
И пальм огнистых череда.
А дальше — город златоглавый,
Где, многоцветны и легки,
Слетелись славить Божью славу
Несчетных ангелов полки.
«К огню чужого камелька…»
К огню чужого камелька
Позвали греться старика.
Старик недвижимо сидел
И молча на огонь глядел.
А после встал и в ночь ушел,
И нищ, и стар, и бос, и гол.
И не хватились старика
Его друзья у камелька.
В вагоне
I. «Под мерный стук колес уснули пассажиры…»
Под мерный стук колес уснули пассажиры.
В окно чуть брезжит мутный серый свет.
Окрестности, задумчивы и сиры,
В окошко белый шлют привет.
Деревья голые безрадостно и четко
Ветвистые раскинули рога.
Бегут у станции какие-то решетки.
Тускнеют к таянью готовые снега.
И пассажирам тоже, верно, снятся
Неяркие, нерадостные сны.
Не про «свободу, равенство и братство»,
Не про святыню горней стороны.
Вот этот видит чад попойки пьяной
Иль черный хлеб и душный ряд забот.
.
А поезд жизни мерно, неустанно
К великой Бездне всех несет.
II. «Окутанный февральскими туманами…»
Окутанный февральскими туманами,
Покинутый печальный монастырь.
И снежные вокруг него поляны,
И смутная лесов далеких ширь.
Под ветхим кровом станции убогой
Сермяги серые навьюченных людей,
И царственная ель торжественно и строго
Стоит на страже у путей.
III. «Жесткий ветер колет, режет…»
Жесткий ветер колет, режет,
Бьет и жжет лицо.
Заунывный ели скрежет
Над моим крыльцом.
Что стоять? Бегут минуты,
Вьюг не переждешь,
Выходи, лицо укутав —
Не в раю живешь.
«Ах, какими тешит сказками…»
Ах, какими тешит сказками
Нянька старая меня.
С их завязками, развязками
Не заметила я дня.
Вот и вечер. В печке прыгает,
Догорая, огонек.
Отложив, закрыла книгу я,
Позабыла про урок.
Льются россказни певучие
О железных башмаках.
Унесла в леса дремучие
Патрикевна петушка.
Спит на дне речном Аленушка,
Вся опутана травой.
Блеет серенький козленочек
Над потопленной сестрой.
.
А жар-птица огнецветная
В полуночные края
Ждет царевича заветного.
И царевич этот — я.
«Утихнули ночные шумы…»
Утихнули ночные шумы.
Трамвай последний прожужжал.
Арбат, усталый и угрюмый,
Тяжелой дремой задремал.
Безумно жутким бредом полон
Военный суд передо мной
О тех, кто спит уже безмолвно
В земле с пробитой головой.
И тут же рядом Зигфрид снится
Стенам облупленным Кино.
С драконом Фафнером сразиться
Во сне опять ему дано.
На почте письма сном тревожным,
В конвертах затаившись, спят —
И дел, и помыслов ничтожных
Завороженный маскарад.
На скучных полках Гос-мед-торга
Стрихнин, и йод, и хлороформ,
Полны виденьем всяких хворей,
Забылись беспокойным сном.
Подальше — церковь Николая.
Угодникам не нужно спать.
Бессонный, он не прекращает
Арбат крестом благословлять.
«С безумным грохотом трясется грузовик…»
С безумным грохотом трясется грузовик,
И машут красными знаменами ребята.
О, революция! Пора сменить твой лик
И тряпку красную в архив былого спрятать.
Довольно встрясок, крови и игры.
Есть высшее тебе предназначенье —
Взнести свободный дух на самый верх горы,
Откуда новое пойдет времен теченье.
Извечною борьбой, ребяческой игрой,
Ты старых ценностей живешь перетасовкой.
И только слово «класс» наивною уловкой
На красном знамени несешь перед собой.