«Подайте страннице убогой…»
Подайте страннице убогой,
Иду к святым местам.
Разбились лапти на дорогах,
Котомушка пуста.
Кто может — дай щепотку чаю,
Отсыпь и сахарку,
В пути я, грешница, признаюсь,
Люблю попить чайку.
Прикинь копеечку на свечку,
На общую свечу,
О всякой доле человечьей
Молиться я хочу.
Лихих собак попридержите,
Подол весь изорвут.
В лохмотьях как войти в обитель?
Монахи засмеют.
На Валаам — не та ль дорога?
Ой, ширь, ой, высь кругом.
Просторна горница у Бога,
Странноприимный дом.
«Нужен мрак. Нельзя в потоке света…»
Нужен мрак. Нельзя в потоке света
Сердцу смертному бессменно пребывать.
На земле зима идет за летом,
Ночь идет лучистый день сменять.
Скорбь нужна, чтоб радости сверканье
Всепобедно заструилось в нас,
Как в ненастье радуги сиянье,
Как на черном бархате алмаз.
«Уж вы елочки…»
Уж вы елочки,
Богомолочки,
Вы о чем
Шепотком
Совещаетесь,
На пустырь
В монастырь
Пробираючись?
Там не рады вам.
За оградою
Всё по-новому:
Ходит бес,
Лапой крест
Выкорчевывает.
«Ты святой Софии вольница…»
Ты святой Софии вольница.
Я ушкуйник удалой.
Завтра, чуть ударят в звонницы,
Обвенчаемся с тобой.
Лодка легкая оснащена.
Вдосталь луков, стрел, мечей.
Есть края, где я не гащивал,
Где не ждут еще гостей.
Налетим быстрее кречетов
На несчастное птитво.
Только думать долго нечего
И дрожать над головой.
«Безлюбовный и безверный…»
Безлюбовный и безверный,
Лишь на злое зоркий глаз,
Благосклонно лицемерный,
Отведи, Господь, от нас.
Ясно видеть, четко слышать,
Крепко верить, твердо знать.
Ниспошли, Творец, нам свыше
Благодать.
«Я — Каин. Брата моего…»
Я — Каин. Брата моего
Вчера я камнем поразила.
Он спит, и разбудить его
Под солнцем нету силы.
И слышу: от его чела
Струится холод ледяной,
И очи осенила мгла
Недвижной пеленой.
Как воск беленый, он лежит,
Уста сомкнутые молчат.
И это значит — он убит…
О, Авель, о, мой брат.
Ты спишь. И твой покоен сон,
А мне уж не уснуть —
Во тьму пространств, во тьму времен
Влечет проклятья путь.
Не будет отдыха на нем.
Могильным мраком станет свет.
Горит печать на лбу моем —
Братоубийства след.
«Наливается и зреет…»
Наливается и зреет
Золотой на ветке плод.
С каждым мигом тяжелее,
Каждый миг свершенья ждет.
И наклонится покорно,
И отдаст в сужденный срок
Он земле могильной зерна
И незримый в них росток.
А когда свершится чудо,
Стебель выглянет на свет —
Где он будет, кто он будет,
Плод, которого уж нет?
«Длинный-длинный перрон…»
Длинный-длинный перрон.
На упоре чугунных колонн
Кровля-крышка гигантского гроба.
Сколько тут, как могильных червей,
Проползло днем и ночью страстей,
Суеты, и корысти, и злобы.
Сколько раз и меня паровоз
К этим сумрачным аркам подвез
С непрерывной моею тоской,
С неизбывностью нужд и сует.
Девять лет, девять горестных лет…
Вечный мир им и вечный покой.
«На той стене, где были фрески…»
На той стене, где были фрески:
Звезда, младенец, три волхва, —
Теперь бесстыдные гротески
И нечестивые слова.
Но всё осталось за стеною,
Как было — вещая звезда,
И перед Светлою Женою
Волхвы, Младенец и стада.
«Пёсьи головы — опричники…»
Пёсьи головы — опричники —
С гиканьем по селам шастают
За потехой, за добычею
На великое несчастие.
Где метлой своей поганою
Постучат злодеи в горницу,
Лютым псам на растерзание
Человечья жизнь готовится.
Ой, ты, царь Иван Васильевич,
Ой, дела, дела бесовские…
Стонет земщина бессильная:
«Высока стена Кремлевская».
«…И в дни потопа говорили…»