Последние дни, прожитые рядом с Шестовым, — в поезде, увозящем их в октябре 1919 из разоренного гражданской войной Киева на юг: «всю дорогу до Харькова с замиранием сердца прислушивалась на остановках, не раздается ли: “Бей жидов, спасай Россию”». Шестов с семьей на время оседает в Харькове, а в начале 1920 г. покидает Россию навсегда, уплывая на французском пароходе из Севастополя. М.-М. прорывается через Ростов в Новочеркасск, к Татьяне Скрябиной. Затем возвращается в Ростов: читает «лекции в театре», «на курсах и в кинематографе для детей»[123], «в народном университете (говорят “блестяще”). Читала психологию детского возраста фабричным работницам».
В годы гражданской войны погибают ее младшие братья Михаил и Николай, в 1919 г. умирает в сумасшедшем доме от голода сестра Анастасия.
Забрав к себе в Ростов из Воронежа ослепшую мать, летом 1920 г. М.-М. приезжает с ней в Москву, а в августе перебирается в Сергиев Посад, где с 1918 г. живут Михаил Владимирович и Наталья Дмитриевна. Некоторое время с М.-М. и ее матерью делит кров самая близкая из ее учениц Олечка Бессарабова[124]. Вместе с М.В. Шиком М.-М. работает в педагогическом техникуме (иногда его называют институтом), она — заведующая дошкольного отделения и лектор[125]; «живет в суровой бедности»[126]. Почти ежедневные встречи с М.В. Шиком для нее теперь ежедневная, горько-сладкая пытка, потому что «в пределах жребия земного» их пути уже разошлись. Утопия одновременно и давала силы, и отнимала их, и мучила М.-М.
«Длинный зимний вечер. Крохотный чадный ночник. Ни читать, ничем другим заниматься нельзя. Если в такие вечера не было в техникуме лекций, до чаю лежишь на кровати в своей комнате в полном молчании, хотя в смежной комнате сидит на своей кровати слепая мать с чулком и тоже молчит». Безнадежность, пронзившая ее существование, приводит к тому, что в 1922 М.-М. заболевает и повергается «в состояние такого упадка сил физических и душевных», что доктор, наблюдающий полное отсутствие воли к жизни, не знает, кто из двух больных — мать или дочь — уйдет первой.
«Три духовных усилия, три волевых напряжения требует судьба от человека, когда приходят к нему большие испытания. Когда приоткрывается трагическое лицо жизни. Он должен то, что послано ему на его пути, прежде всего, принять. Это подвиг веры, акт сыновнего доверия к Пославшему испытания. В этом же акте он должен ниспосланное ему поднять. Здесь уже необходимо и волевое усилие, <…> чтобы сделать акт веры актом воли, чтобы слить эти два потока в душевном русле. И третье, чего требует от веры и от воли жизнь: нужно принятое и поднятое нести. И нести до конца. Здесь нужна непрестанная уже работа духа и воли в точках соединения ее с нервами с плотью: Крестоношение». К этой мудрости М.-М. пришла не сразу[127].
Катастрофа будет изживаться годами, затянуться экзистенциальной трещине помогут и непрерывная внутренняя работа М.-М., и сестринское отношение к ней Н.Д. Шаховской, и цемент веры, и сам ход времени, и стихи. Именно на эти годы приходится пик поэтической продуктивности М.-М.: II «том»[128] (1920–1921 гг.) содержит 309 стихотворений; III (1921–1924 гг.) — 807; IV (1925–1927 гг.) — 320. М.В. Шику посвящены ее книги «Братец Иванушка», «Орион», «Остров изгнания»[129].
Материально М.-М. еле сводит концы с концами, выручают публикации детских стихов и редкие переводы, которые помогает добывать М.О. Гершензон; он же регулярно оповещает о нуждах Варвары Григорьевны Шестова и в 1923–1925 гг. из письма в письмо напоминает ему: «Если хочешь сделать доброе дело, пришли Варв<аре> Григ<орьев>не пару новых, только что вышедших франц<узских> романов, особенно с социальной подкладкой»[130]. Если бы не заботы друзей, М.-М. «вместо той, сравнительно благополучной — и спокойной нужды (без голода), в какой прожила это время, легко дошла бы до степеней такой нищеты, где она является уже во всей своей закоснелости, неумытости и беспомощности»[131].
Рождение в 1922 г. первого сына Натальи Дмитриевны и Михаила Владимировича Варвара Григорьевна восприняла мистически: «Мы с Наташей ждали Сережу как чудесное освещение тройственного нашего союза. (Мое участие — вне физической стороны брака, но с правами материнства (что оказалось утопией). “Чудесным” в его появлении на свет было то, что мать его считала себя обреченной на бездетность <…>), когда я увидела его во сне в центре звездного неба, и он сказал мне, что его имя “Астрей”, и потом оказалось, что он родился в день празд<нования> памяти св. Астерии <…> Еще до рождения его Наташа Ш., называла, обращаясь ко мне “наше дитя”». «Сыновность Сергея (обетованная и подтвержденная свободным даром Наташи, когда С. был еще в ее чреве)»[132].
«“Я никогда не видела, чтобы так была женщина влюблена в годовалого ребенка, как ты в Сережу” — сказала мне однажды мать моя в Сергиевские дни». Так, как это делают матери, М.-М. вела тетрадь, где фиксировались первые улыбки, шаги, необычные словечки Сережи.
Портреты М.-М. этого времени: «Какие у нее лучистые глаза, — светлые, сияют»[133], «Вавочка сегодня прекрасна. Синие искрящиеся глаза (даже какие-то лиловые, как фиалки), серебряные искры волос и лица и руки — как искры. Не лучи, не тихий свет, а искры и молнии. И как она еще молода и красива, просто по-женски красива! А ей уже 53 года!»[134]
В декабре 1925 г. М.В. Шика арестовали и после полугодового тюремного заключения выслали в г. Турткуль (Туркестан). М.-М. помогала Н.Д. Шаховской управляться с детьми (Сережей, Машей и родившейся уже после ареста отца Лизочкой). Та, сама находясь на пороге бедности, заботливо уделяла потерявшей регулярную работу М.-М. небольшую часть от своих заработков и писала Шику: «У меня великая радость духовная — о Ваве. Верю, что это по твоим молитвам она теперь так стала нам близка. Велий Бог, творяй чудеса! Ей очень помог Аничкин и Катин отец»[135]. В ссылке М.В. Шик был рукоположен в священники. В мае 1927 г. к нему ненадолго приехали Наталья Дмитриевна и пятилетний Сережа.
Видимо, в связи с арестами в Сергиевом Посаде уничтожается часть семейного архива М.-М.: «То, что было в нем ценного, начиная с писем и записок отца… мои разного рода заметки и стихотворения были сожжены по недоразумению при жизни моей матери <…>, боявшейся “Нет ли в Вавичкином сундучке чего-нибудь интимного, или из молодых лет, когда в партии была социалистической. А теперь надо всё по-другому — коммунистом непременно надо быть”, послушались ее и сожгли, я была далеко»[136].
В декабре 1927 г. М.В. Шик возвращается в Сергиев, недолгое время служит в храме святых Петра и Павла, а затем Сергиев приходится покинуть — там опять начинаются аресты. В конце 1928 семья М.В. Шика поселяется в деревне Хлыстово, близ станции Томилино Казанской железной дороги.
Под новый 1929-й год умирает мать М.-М. Спустя несколько месяцев М.-М. удается переехать из Сергиева в Москву.
Десятилетие в Сергиевом Посаде (с осени 1920 до весны 1930) — помимо преодолеваемых личной драмы и трудностей быта — наполнено (особенно до 1927 года, в котором аресты и высылки священников стали особенно интенсивны) общением М.-М. с семьями художника В.А. Фаворского, историка церкви о. С. Мансурова (до его вынужденного отъезда в 1925-м), скульптором И.С. Ефимовым, семьей В.В. Розанова, о. П. Флоренским, о. С. Сидоровым.
С 1930 г. под некоторыми стихами М.-М. вместе с датой появляется подпись «Малоярославец» — в этом городе, в 120 км от Москвы, поселилась семья М.В. Шика. Приезжая в Малоярославец, М.-М. помогает устраивать домашние детские спектакли (в 1936-м ставят сцену из «Бориса Годунова»). Дети М.В. Шика называют ее Баб-Вав.
10
В 1930-е годы становится всё труднее найти литературную работу. В 1935 она берется за перевод романа Дидро, но этот труд становится душевно непереносим и, видимо, остается незавершенным: «Вдруг поняла в “Bijoux indiscrets”[137] — на 30-й странице перевода — весь непристойный их эротизм. Стало тошно над ним работать. Тошно и обидно. Могла бы на что-нибудь другое пригодиться — моя любовь к слову, к стилю, к чужому творчеству». В 1936 пишет биографию русского актера Щепкина, однако редактор Детгиза И.И. Халтурин ее отвергает. Решается вести переписку с авторами относительно их рукописей в «Пионерской правде», но сразу же выясняется, что «переписываться надо с детьми (!) … с целью “не дать заглохнуть возможному Пушкину” (!)». В 1937: «Странно огорчило меня, что “Труд и знание” сначала приняло, а сегодня вернуло мне игру мою “Сто пословиц”». В 1939: «В ответ на мое нравственное томление по работе и на жизненную важность заработка, мне послано, пусть кратковременное, секретарство у Москвина (депутат, народный артист)». Весна 1941: «Мировичу предложили (Москвин) сделать монтаж “Педагогической поэмы”. Вчера. А сегодня Мирович предложил Алле [Тарасовой. — Т.Н.] сделать для нее монтаж “Родины” (для концерта, для радиопередач). Похоже на то, что Мирович в 72 года приобретает, наконец, какую-то рабочую колею. И выйдет, может быть, из состояния паразитизма. В добрый час, мой брат-осёл!»
124
«Со светящейся нежностью Наталья Дмитриевна [Шаховская — Т. Н.] сказала, что я похожа на Вавочку как дочь, что я интуитивна» (июльская запись в дневнике 1917 г. О. Бессарабовой (Бессарабова. Дневник. С. 213)). Ср.: «Ольга Форш [остановившаяся на ночлег у Бессарабовой и М.-М. в Сергиевом Посаде в октябре 1922 — Т. Н.] очень вознегодовала за то, что во мне “часть астрала” Варвары Григорьевны» (Там же. С. 499).
126
15 октября 1925 г. О. Бессарабова записывает о М.-М.: «В Доме младенца она давно уже не работает» (там же. С. 644).
127
«”В неведении, забвении и окаменелом нечувствии сумасшедшего эгоизма” (выражение Л. Толстого) прожила я первые три года из восьми сергиевских лет моего сопутничества с матерью… Ожесточенное бурное неприятие в сторону матери и), еще одного близкого мне лица, вспышки мучительной злобы, по существу, в др. времена несвойственные мне — это было уже следствием одержания [бесом. — Т.Н.]. Это особое состояние прошло <…>, главным образом при помощи молитвы» (М.-М. [Тетрадь о матери]).
129
30 мая 1949 г.: «Целый день провела с Мировичем Сергиевских лет. Зарылась в черновики его стихотворства. Нездоровое для души занятие. Узколичного характера лирика невысокой художественной ценности (и всё на темы, какие бы лучше забыть). Значительнее остальных вещей цикл «Утренней звезды» — встреча Души с Люцифером… Десятка два более или менее удачных отражений моментов той или иной настроенности поэта… И только». Эта самооценка субъективна и далека от истинного положения дел: как раз цикл «Утренняя звезда» получился, на наш взгляд, наименее цельным и в художественном отношении наиболее слабым по сравнению с другими книгами «сергиевских лет».
130
Из письма от 29 марта 1924 г. — Гершензон М.О. Письма к Льву Шестову (1920–1925). Публикация А. д’Амелиа и В. Аллоя. Минувшее. Вып. 6. М., 1992. С. 291 (см. также с. 297, 298, 301, 309). Как раз в это время (совпадение или Шестов все-таки прислал?) М.-М. (совместно с Л. Гуревич) переводит два производственных социальных романа П. Ампа с гастрономическими названиями: «Свежая рыба» и «Шампанское» (оба — М., 1925; последний вышел повторно в 1927 (М.-Л.)). Любопытно, что эти же романы Ампа в 1925 и 1927 соответственно вышли в переводе Д. Благого. Вообще же неутомимый Амп накормил и других литераторов: его переводили (или редактировали чужие переводы) Б.К. Лившиц, О.Э. Мандельштам, А.И. Дейч, Е.Л. Ланн, Ф. Сологуб, Г.П. Федотов, Р.В. Иванов и др. В переводах М.-М. и В.О. Станевич вышли книги рассказов Ампа «Люди» (М., 1924) и «Железный Репей» (М.-Л., 1927). В 1924 в переводе М.-М. вышел роман Р. Доржелеса «Пробуждение мертвых».
131
Из письма М.-М. к И.А. Новикову 7 апреля 1927 г. (РГАЛИ. Ф. 343. Оп. 4. Ед. хр. 746. Лл. 71–71 об.). Благодарю А.Л. Соболева, любезно поделившегося копией документа.
132
Позже в дневнике М.-М. не раз будет обращаться к нему как к потенциальному читателю: «Прочти, Сережа, вот какие книги, когда вырастешь (о классиках не пишу здесь. Их без меня прочтешь):
1. Бонзельса — Индию (эти дни путешествую с ним по Индии).
2. Поль Виктор. Боги и люди.
3. Патер — Воображаемые портреты.
4. Гуро — Шарманку (всю книгу).
5. Анатоля Франса. Певец из Кимэ.
6. Войнич. Овод (любила в ранней молодости).
7. Вернон Ли — Италия.
В них ты встретишься со мною.
8. Метерлинка (не всё, но многое).
А из классиков я любила интимно, по-настоящему: Лермонтова, часть Пушкина. Гетева Фауста, Манфреда и Каина, Гамлета, Бранда…».
133
Из письма В. Затеплинской к О. Бессарабовой от 20 января (2 февраля) 1921 г. (Бессарабова. Дневник. С. 346).
135
Из письма Н.Д. Шаховской М.В. Шику от 20 июля 1926 г. (Семейный архив Шиков и Шаховских). Упомянутое лицо — епископ Дмитровский Серафим (Звездинский Николай Иванович; 1883–1937), священномученик.