КИРСАНОВ (всполошившись). Лапа, ты куда? (Пинскому и Базарину.) Да заткнитесь вы наконец! Хватит! Что вы опять сцепились, как цепные собаки! (Зое Сергеевне.) Лапа, не уходи, они больше не будут.
ЗОЯ СЕРГЕЕВНА. Три часа уже. Я пойду вещи соберу.
КИРСАНОВ. Какие вещи?
ЗОЯ СЕРГЕЕВНА. Я еще сама толком не знаю, надо посмотреть... Что они там глупости пишут — смена белья. Зима на дворе. Носки надо шерстяные обязательно взять, рейтузы теплые...
БАЗАРИН. Позвольте, Зоечка Сергеевна...
ЗОЯ СЕРГЕЕВНА. Тошно мне вас слушать, честное слово. Вы все делаете вид, будто это шутка, будто развлекается кто-то. Будто вы не чувствуете, что это всем нам конец, начало конца...
КИРСАНОВ (беспомощно). Ты что же — серьезно считаешь, что я должен туда идти?
ЗОЯ СЕРГЕЕВНА. Я ничего не считаю. Я знаю только, что идти придется и что ты пойдешь, и я бога молю, чтобы меня пустили с тобой, потому что без меня ты там погибнешь на третий день...
КИРСАНОВ. Лапушка, опомнись! Ну что ты такое говоришь? Ведь это же все ерунда! Ну хочешь, я в милицию позвоню? Подожди, я сейчас же позвоню! (Он подскакивает к телефону, торопливо набирает 02.) Алло... Товарищ лейтенант, с вами говорят из дома шестнадцать по Беломорской улице. У нас тут по лестницам ходит какой-то деятель и вручает гражданам хулиганские повестки... (Замолкает, слушает.) Так почему же вы ничего не предпринимаете? (Слушает.) То есть как это так? А кто же, по-вашему, должен этим хулиганством заниматься? Что? (Слушает.) Да, получил... (Слушает.) В каком смысле, простите? (Слушает.) Позвольте, вы что же хотите мне сказать... (Слушает, потом медленным движением опускает трубку и поворачивается к остальным.)
БАЗАРИН. Ну?!
КИРСАНОВ. Он говорит: получили предписание — выполняйте...
БАЗАРИН. Та-ак. Этого и следовало ожидать.
КИРСАНОВ. Он говорит: это не только у нас в доме, это везде. Милиции это, говорит, не касается.
Зоя Сергеевна, не сказав ни слова, уходит из комнаты в спальню, налево.
БАЗАРИН. Проклятье. Я тебе тысячу раз говорил, Станислав: не распускай язык! Тебе не двадцать лет. И даже не сорок. В твоем возрасте нельзя быть таким идиотом и горлопаном!
ПИНСКИЙ. Золотые слова! И главное, такие знакомые... Всю жизнь я их слышу. Иногда с добавлением «жидовская морда».
КИРСАНОВ. Какой я вам горлопан? Что вы городите?
БАЗАРИН. На митинге Народного фронта ты речи произносил или папа римский? Кто тебя туда тянул? Что они — не обошлись бы без тебя там?..
КИРСАНОВ. Так это когда было... А потом, при чем здесь Народный фронт? Ведь я же богач! Богач я! У меня же драгоценности! У меня меха!
ПИНСКИЙ. Э! Э! Не примазывайся! Меха — это у меня.
БАЗАРИН. Вот теперь и я считаю — хватит. Звони Сенатору.
Кирсанов молчит, выкапывает из пепельницы окурок, затягивается.
КИРСАНОВ. Не хочу. Сам звони.
БАЗАРИН. Ну, знаешь ли!.. Как угодно. Только я с ним за одной партой не сидел...
И тут за окном, в доме напротив, разом гаснут все оставшиеся еще освещенными окна. И сейчас же гаснут фонари на улице. Остается только светлое низкое небо над крышами. В комнате делается заметно темнее.
ПИНСКИЙ (подбежав к окну). Ого! И в доме десять тоже погасло... Так... И в доме восемь... А вы знаете, панове, во всем квартале, пожалуй, света нет! Знаешь что, Слава, кончай-ка ты выгибать грудь колесом и звони-ка ты своему Евдокимову... если, конечно, он захочет теперь с тобой разговаривать, в чем я вовсе не уверен.
КИРСАНОВ. Нет. Я никогда никого ни о чем не просил и просить не намерен. Пусть будет что будет.
ПИНСКИЙ. А кто говорит, чтобы просить? Спросить надо, а не просить...
КИРСАНОВ. А что, собственно, спрашивать? Тебе вполне определенно сказано: предписание получили? Выполняйте! Старший лейтенант милиции Ксенофонтов...
Из передней доносится стук дверей, топот, приглушенное ржание. Шипящий голос произносит: «Ш-ш-ш! Тихо ты, сундук африканский!..» Щелкает выключатель. «И здесь света нет...» Другой голос отзывается нарочитым баском: «Взлэтаеть... но так — нэвысоко!..» И снова раздается сдавленное ржание. Из прихожей появляется СЕРГЕЙ КИРСАНОВ, младший сын профессора, ладный, сухощавый, среднего роста молодой человек в мокрой кожаной куртке, в «варенках», на голове огромная меховая шапка. И сразу видно, что он основательно навеселе.