— Сеньор, это граф де Бельфлор, — отвечала дуэнья.
— Граф де Бельфлор! — воскликнул дон Луис. — Где увидел он мою дочь? Каким путем удалось ему соблазнить ее? Не утаивай от меня ничего.
— Сеньор, я расскажу вам все и так чистосердечно, как только могу, — возразила дуэнья.
Тут она начала с необыкновенным искусством передавать все вымышленные речи графа, которыми она обманывала и Леонору; она расписывала его самыми яркими красками: это поклонник нежный, чувствительный, искренний. Так как развязку нельзя было скрыть, то дуэнье пришлось рассказать и о ней; но она особенно распространялась о том, что побудило их заключить без его ведома этот тайный брак, и так ловко повернула дело, что укротила ярость дона Луиса. Она это отлично заметила и, чтобы окончательно утихомирить старика, добавила:
— Сеньор, вот все, что вы хотели знать. Теперь наказывайте нас, вонзите вашу шпагу в грудь Леоноры. Да что я говорю? Леонора невинна, она только последовала советам особы, которой вы поручили надзор за ее поведением: ваши удары должны пасть на меня одну, я впустила графа в комнату вашей дочери, я связала их крепкими узами. Я закрыла глаза на безнравственность союза, заключенного без вашего ведома, чтобы удержать для вас зятя, покровительство которого — источник всех придворных милостей. Я думала только о счастье Леоноры и о выгоде для всего вашего семейства; я преступила свой долг только от чрезмерного усердия.
Пока хитрая Марсела вела такие речи, ее госпожа не скупилась на слезы; у Леоноры был столь огорченный вид, что добрый старик не мог устоять. Он был тронут: его гнев сменился жалостью. Дон Луис выронил шпагу и, отказавшись от роли раздраженного отца, воскликнул со слезами на глазах:
— Ах, дочь моя, что за пагубная страсть — любовь! Увы! Ты сама еще не ведаешь всего значения того, что случилось. Твои слезы вызваны только стыдом, что отец застал тебя. Ты не предвидишь еще всего горя, которое тебе, может быть, готовит твой возлюбленный. А вы, опрометчивая Марсела, что вы наделали? В какую пропасть толкает нас ваше безрассудное усердие! Я допускаю, что мысль о родстве с таким человеком, как граф, могла вас ослепить, — и только это вас извиняет, но, несчастная, разве такой поклонник заслуживает доверия? Чем в большей милости он при дворе и чем он влиятельнее, тем более его надо было опасаться. Если он не постесняется обмануть Леонору, что тогда мне делать? Прибегнуть к помощи закона? Человеку его положения всегда удается избежать ответственности. Допустим даже, что он останется верным своим клятвам и захочет сдержать слово, данное моей дочери. Ведь король, который, по его словам, думает женить его на другой особе, может принудить его к этому своей властью.
— О, принудить его! — перебила Леонора. — Этого можно не опасаться. Граф нас заверил, что король никогда не пойдет наперекор его чувствам.
— Я в этом убеждена! — сказала Марсела. — Не говоря уже о том, что монарх слишком привязан к своему любимцу, чтобы поступить с ним как тиран, он так великодушен, что не причинит смертельного огорчения доблестному дону Луису де Сеспедесу, который отдал свои лучшие годы на служение отечеству.
— Дай Бог, чтобы мои опасения были напрасны! — сказал, вздыхая, старик.
— Я пойду к графу и объяснюсь с ним; родительский глаз проницателен; я загляну в самую глубь его души. Если он расположен поступить так, как я того желаю, я вам прощу все, что случилось, но, — прибавил он твердым голосом, — если в его речах я замечу коварство, вы обе отправитесь в монастырь, чтобы весь остаток дней оплакивать допущенную вами неосторожность.
При этих словах он поднял шпагу и, предоставив женщинам оправиться от испуга, ушел к себе, чтобы одеться.