– Ну как?
– Как в аптеке, – пожал плечами аспирант. – Теория чисел – это, видите ли, мой конек.
Впрочем, довольно теорий. Вот, держите.
И Рябинин протянул визитеру несколько отпечатанных на принтере листков.
Геннадий мельком пробежал глазами мудреные выкладки, щедро сдобренные математическими значками, и сразу перешел к пространному выводу.
По мере чтения мозг иеромонаха Германа все гуще застилал розовый туман, ушам стало жарко.
– «Таким образом, число тридцать – мнимое число», – сквозь зубы произнес он вслух последнюю строчку текста.
И в ярости швырнул листки в лицо аспиранта Рябинина.
– Шарлатан! – вскричал иеромонах Герман. – Ты вздумал посмеяться надо мной! Даже мой отец-картежник сумел дотумкать до этого так называемого решения! Еще сегодня утром!
– Это единственно возможное решение, – лепетал Рябинин, отступая.
– Чушь собачья это, а не решение! Оно не проходит! Тебя не спрашивают о мнимых числах! Тебя не просили опровергать саму постановку вопроса! Тебя спрашивают конкретно: куда делся рубль!
Геннадий схватил аспиранта за грудки, трико лопнуло. «Отец Герман, остановись», – услышал он слабый внутренний голос. Он отшвырнул Рябинина, сказал со зловещим спокойствием:
– Где деньги?
Бледный аспирант демонстративно скрестил руки на груди.
– У меня их больше нет. Делайте со мной, что хотите.
«Остановись», – печально молвил потусторонний голос, но розовый туман поглотил его.
Геннадий с разбега ударил аспиранта головой в лицо, но Рябинин не упал, он лишь пошатнулся, прижав ладони к разбитому носу. Между пальцев тут же густо потекла кровь.
– Merde! Racaille! (Дерьмо! Сволочь! – фр.) – прошипел Геннадий.
Неожиданно для самого себя он перешел на французский, хотя не говорил на нем уже лет десять и ему казалось, что он навсегда позабыл этот язык. Положительно, с ним творилось чтото непостижимое…
– Это были церковные деньги!
Рябинин резко отнял руки от залитого кровью лица.
– Стойте! – вскричал он. – Так вы сын Валентина Мокеева? Я вам все объясню! Деньги у…
Последнее, что увидел обиженный судьбой аспирант – это летящий ему в лицо предмет, на деле являвшийся ничем иным, как подошвой кроссовки. Геннадий с разворота ударил аспиранта пяткой. А последнее, что услышал Рябинин – противный хруст своих собственных шейных позвонков. …Обессилено шатаясь и все время задевая за один и тот же стул, Геннадий кружил по комнате, пока наконец не оказался возле Рябинина. Аспирант полулежал на полу, запрокинув голову на диван.
Геннадий, отдуваясь, раскачивался над неподвижной фигурой, перед его глазами плыли кадры какого-то фильма. «Ах да, сонная артерия… Всегда щупают сонную артерию», – пронеслось в его сознании.
Он в изнеможении рухнул на колени и долго скользил пальцами вдоль шеи Рябинина. Потом увидел его пустые, остановившиеся глаза.
Аспирант был мертв.
Глава сорок вторая
– Батюшка, подайте Христа ради…
Геннадий потряс головой, будто просыпаясь.
– Что-что?
За ним семенила старуха в шерстяных ботиках и косынке. «Кажется, у нее больные ноги», – вспомнилось Геннадию.
– Я говорю, подайте на хлебушек в честь праздничка.
Геннадий рассеянно пошарил по карманам.
– Извини, Глафира, ничего нет.
И, не оборачиваясь, пошел дальше. Он хотел было сказать, что никакой он теперь не батюшка, но не стал.
На аллее сквера горели фонари, и тут только до Геннадия дошло, что уже одиннадцать вечера. Гм, не время для сбора подаяний. «А ее сын-алкоголик на ночь глядя из дому выгоняет, чтоб на водку ему набрала», – всплыли в памяти слова псаломщика Вадима.
Эх, Вадим, виноват я перед тобой…
Да! Надо успеть сделать что-то важное… Вспомнил: Леха просил прийти, там у него беда большущая стряслась. Сергей-то, поди, уже в самолете, летит в свою Венецию навстречу счастью…
Ноги вынесли Геннадия к единственному в городе телефону-автомату, который, кстати, усилиями местных умельцев работал бесплатно. Геннадий вошел в будку без стекол, набрал номер.
Справа багровым неоновым светом вспыхнула вывеска магазина «Пеликан», через перекресток проехала патрульная машина с включенными проблесковыми огнями.
Телефон Лехи не отвечал, и Геннадий зачем-то набрал номер Сергея. Тоже глухо. Все правильно, Серега теперь далеко-далеко…
И все-таки, сам не зная почему – на всякий случай, наверное, – Геннадий накрутил телефон матери Сергея. Да нет, не на всякий случай. Просто ему очень захотелось услышать хоть одну хорошую новость.
– Алло, Вероника Александровна? Это Геннадий…
Сквозь безудержные рыдания, из разрозненных слов Геннадий сложил картину случившегося. Глупо переспросил:
– Как вы сказали? Убит? А что он делал в сочинском поезде?..
И осторожно повесил трубку на рычажки. Медленно повернулся.
В багровых отблесках неона прямо на него смотрело картонное лицо розовощекого, улыбающегося пионера. Неподвижная, долговязая фигура в черном трико сжимала в правой руке армейский штык-нож.
Фигура четко, под прямым углом, сделала поклон и снова выпрямилась.
– Леша, иди домой, – спокойно сказал Геннадий. – Смотри, луна уже пошла на убыль.
Маска повернулась в сторону бледно-молочной луны, несколько секунд оценивающе изучала рваные края светила. Штык-нож с надтреснутым звоном упал на асфальт.
Геннадий посмотрел себе под ноги и увидел, что лезвие отломилось от рукоятки. «Они же смерть какие хрупкие, эти штык-ножи», – подумал Геннадий.
Фигура молча повернулась и, словно робот, двинулась в темный проулок.
Геннадий подошел к витрине-аквариуму. Измученные бессонницей карпы вяло шевелили плавниками.
Он поднял кусок асфальта и швырнул его в витрину. На него стремительно обрушилась лавина воды и стекла, под ногами плясали взбесившиеся карпы. Геннадий отдышался и, раня руки об осколки, принялся собирать карпов и запихивать их за пазуху ветровки.
У ограды зоопарка он хмуро посмотрел на острые чугунные пики и, выбрав место поудобней, пополз вверх. «Три метра, – машинально оценил он высоту ограды. – А то и все три с половиной».
Разодрав брюки и лодыжку, перевалился на ту сторону, чувствительно ткнувшись плечом в пенек.
Ограду из сетки-рабицы, окружавшую вольер пеликана, преодолеть было куда как проще.
И пеньков тут никаких не было, это он точно помнил.
Геннадий всматривался во тьму, определяя направление к домику Яшки. «Часть рыбы я подавил, это уж точно. Ладно, съест».
Хромоногая птица, раскинув метровые крылья, уже спешила ему навстречу. Как обычно, пеликан нежно взял в клюв руку Геннадия повыше кисти.
– Здравствуй, здравствуй, Яшка, – шептал Геннадий. – Не покормили тебя сегодня… Думал, мы про тебя забыли? Ну да, забыли…
Он вывалил в лохань рыбу, немного постоял. И двинулся к ограде. Пеликан, увлеченный поеданием карпов, не пошел его провожать.
Из-за входной двери квартиры Алексея доносились ритмические звуки какой-то инфернальной музыки. Геннадий долго давил на кнопку звонка, потом зачем-то двинул в дверь плечом. Дверь неожиданно подалась.
Он вошел в темный коридор и двинулся в сторону красных всполохов. Остановился на пороге гостиной.
– Леша, – позвал Геннадий.
Полуголый, весь потный Алексей исполнял роботизированный рок. К лицу его была коекак привязана деревянная маска заморского чудища.
Геннадий повернулся и направился в освещенную кухню. Взял в руки одну из пустых ампул. Омнопон… Синтетический морфий.
Глава сорок третья
Парк перед виллой Виктора Петровича был ярко иллюминирован, струнный квартет исполнял «Танец троллей» Эдварда Грига. Из открытого, подсвеченного разноцветными огнями бассейна доносился счастливый смех девушек.
Мужчины в смокингах и женщины в вечерних платьях поглощали тарталетки с черной икрой, запивая их ледяным, обжигающим горло шампанским «Дом Периньон».