– Пока-пока, – помахала ему девушка и склонилась над своей подопечной.
«А она очень даже ничего», – мысленно резюмировал Алексей и тут же нахмурился: негоже предаваться такого рода помыслам накануне официального предложения, которое он собирался сделать Наде не далее, как завтра.
Схожие оценки вызвала незнакомка и у Геннадия, и, опять же, подобно Алексею, он нахмурился. Только совсем по другой причине, нежели его приятель-врач: красивая, броская – значит, стерва. Да все они стервы, хоть двадцатилетние, хоть сорокалетние. Правильно поет известная певичка… Сорокалетние еще отвратительней, поелику успели вдосталь попить крови мужчинам. Впрочем, какая ему-то разница, что за дело? Монашеский обет, слава Богу, навсегда оградил иеромонаха Германа от бабских посягательств.
Меж тем юная воспитательница достала из сумочки пачку тонких, длинных сигарет, прикурила элегантным жестом. Геннадий скривился: он на дух не переносил курящих женщин.
Лишь Сергей никак не отреагировал на аппетитную фигурку молоденькой воспитательницы. Да попадись ему сейчас на аллее зоопарка хоть Кэтрин Зэта Джонс собственной персоной – Сергей лишь скользнул бы по ней своим потусторонним взглядом. Все его мысли были заняты предстоящим испытанием…
Завтра, можно сказать, решается вся его жизнь… В смысле – профессиональная карьера.
А это, как ни крути, все-таки самое главное для каждого настоящего мужика. Дело надо делать, друзья-товарищи, вот что. Дадут ли ему заниматься своим делом, улыбнется ли Фортуна, подхватит ли его на своих волшебных крыльях?..
Пеликан захлопал крыльями, нежно сжимая мощным клювом запястье Геннадия.
– Здоровается, – ласково сказал иеромонах. – Яшка…
Подошли Алексей и Сергей, и Яшка поочередно подержал их протянутые руки своим клювом. Из-за ограды за происходящим ревниво наблюдала девочка Юля.
– Я тоже туда хочу! – захныкала она, дергая воспитательницу за юбку. – Почему дядям можно, а мне нет?
– Деточка, дяди, наверное, здесь работают. Пойдем, пойдем дальше. Впереди еще много интересного…
При этом она думала не о клетке со львами, а о молодом докторе, так похожем на Джорджа Клуни. … Собирать свою коллекцию масок он начал с пятилетнего возраста. Тогда их район только застраивался, и новоселам частенько приходилось с риском для здоровья форсировать многочисленные траншеи по непрочным дощатым настилам.
Он нашел у подъезда потерянный кем-то большой «бородатый» ключ и стал говорить пацанам во дворе, что ключик этот – от потайного хода. А там, в подземелье – скелеты и чудовища. Его стали упрашивать показать потайной ход, в существовании которого никто из ребятни даже не сомневался: ключ был мощнейшим аргументом. Соседский мальчишка принес в уплату за «экскурсию» картонную маску румяного, мордастого пионера в алом галстуке… Другие пацаны подхватили этот почин, и вскоре у него было уже семь масок – поросят, зайцев, волков…
Делать нечего, пришлось вести замирающих от любопытства и страха приятелей к подземному царству мертвых. Долго шли по дну траншеи, как вдруг он хлопнул себя по лбу:
– Я вспомнил! Сегодня же у него выходной…
– У кого?
– У потайного хода!
Такое объяснение было воспринято с полным пониманием. А на следующий день явились строители и засыпали траншею…
Маски он друзьям так и не вернул, оставил себе. А там и родители, благосклонно отнесшиеся к увлечению сына, стали на всякий праздник дарить ему простенькие картонные рожицы с прорезями для глаз…
Коллекция пополнялась несколько лет кряду.
– Держи, тезка. Радуйся жизни.
Алексей протянул птичнику полиэтиленовый пакет, в котором легко угадывались очертания бутылки. Долговязый благодарно принял сей дар, вытащил водку из пакета, с чувством поцеловал округлый бок. Засунул во внутренний карман своей давно не стиранной робы.
– Выпей за наши успехи, – мрачно молвил Сергей.
– Выпью, конечно, – охотно согласился птичий кормилец. – Только у вас, я вижу, и без того все в порядке.
Геннадий подошел к узкой деревянной лохани, и серебристый поток полуживых карпов устремился в кормушку. Пеликан Яшка уже ковылял к своему излюбленному лакомству.
– Да, ребята, – покачал головой служитель. – Если б не вы, пропала бы птица. Намедни директор опять пургу гнал.
– Пряслов? – зачем-то уточнил Геннадий.
– Ну да.
– Шайтан! – в сердцах бросил Алексей.
– Это точно. Мол, и окрас у него нестандартный, не по породе. И хромает. Зря мол, вольер занимает и корм переводит. Мол, извести его надо, один убыток только, да и не продашь. Короче, вашего Яшку с довольствия снимать собираются.
Геннадий задумчиво почесал бороду.
– Может, мне сходить, поговорить с ним?
– Э-э, – обреченно махнул рукой птичник. – Думаете, батюшка, он Бога боится? Как бы не так. Нехристь, одно слово. Картежник, ети его мать…
При этом определении иеромонах невольно вздрогнул, заторопил друзей:
– Леш, Сереж, я уже окончательно изжарился в этом пекле. Пошли, что ли?
Они вышли на аллею, за спиной лязгнула калитка, а Геннадий все продолжал говорить, деловито насупясь:
– Так, мужики, кто завтра кормит Яшку? У меня послезавтра престольный праздник, Ильин день. Мне готовиться надо, дел невпроворот…
«Говорить о чем угодно, лишь бы свернуть с этой проклятой карточной темы!» – ожесточенно думал иеромонах.
– А я… – Сергей прерывисто вздохнул. – Завтра должно окончательно решиться насчет выставки.
– В Венеции? – отстраненно спросил Алексей; он думал о своем, и думки эти были одновременно и тревожными, и радостными.
– Ну да… Соберется, понимаете ли, компетентная комиссия…
В голосе Сергея слышался неприкрытый сарказм.
– Да что тут гадать, я могу прийти, – очнулся Алексей. – Закончу в два и сразу сюда. Через Абрамыча, само собой.
– Ну, тогда, слава Богу, все в порядке. Но с Яшкой все равно надо как-то решать. Не сможем же мы постоянно, каждый день сюда мотаться. Даже если по одному.
Сергей подмигнул иеромонаху:
– Готов держать пари, что завтра Леха придет к Яшке не один.
Геннадий отреагировал на шутку весьма серьезно:
– Леша, я надеюсь, венчаться вы будете в моей церкви?
– Да хватит вам, прекратите! – смущенно выкрикнул Алексей.
Настоятель храма Ильи Пророка лукаво усмехнулся:
– Ах, раб Божий Алексий… Как же ты «любосластными недугами погубил ума красоту»!
– Что-что?
– Это цитата из канона Андрея Критского, а не что-что, – с напускной суровостью ответствовал отец Герман.
Алексей испытывал странное облегчение оттого, что разговор скатился на шутливую околоцерковную стезю. Он, кардиолог, бывший в своей короткой практике свидетелем множества мучительных смертей, тушевался как мальчик, если речь заходила о его личных сердечных делах. …Подобно тому, как Алексею были неприятны разговоры о его взаимоотношениях с Надеждой, так иеромонаху Герману претили всякие упоминания о карточной игре. Слишком уж роковую роль сыграли пресловутые «карты-картишки» в судьбе его родителей.
Если бы испитой раздатчик корма, никчемный, опустившийся человек, не произнес по адресу директора Пряслова емкого определения «картежник», то иеромонах Герман, в миру – Геннадий, не стал бы торопить друзей, и они проторчали бы в вольере пеликана Яшки еще как минимум полчаса. И тогда их жизнь продолжала бы идти своим чередом, со всеми, так сказать, радостями и горестями.
Но слово было произнесено, время сместилось на эти злосчастные полчаса, и вместе с этим сдвигом перекосилась вся дальнейшая судьба троих школьных друзей.
Глава шестая
– Прошлой ночью Зайчонок опять человека зарезал. Между прочим, я его знаю – у меня сынишка к нему в шахматную секцию ходил. Только я его оттуда забрал. Зашел как-то, увидел этого толстого Фишера с сигаретой в зубах, все помещение прокурено. И сказал себе: э, нет, обойдемся мы и без шахмат…
Пожилой дядька шумно отхлебнул пива. Его визави, такая же похмельная особь мужеска пола, исподлобья глянул на собеседника: