Армянину показалось, что вся его рать намерена штурмом взять город, а стражи намерены обороняться до последнего воина. Но один из провожатых объяснил, что стражи требуют корабельных поборов и без того не хотят пускать Пушка в ворота.
Холод уже пощипывал Пушка, к вечеру мороз крепчал, небо меркло, за стенами города по небу протянулись багряные полосы заката, и оставаться на ночь среди снегов Пушок не хотел. Он стал покладист и сам приступил было к стражам, но татары, везшие Пушкову кладь, спешили рассчитаться с Пушком и так свирепо кричали на стражей, что те согласились за поборами явиться к Пушку на постоялый двор.
Смеркалось, когда въехали в ворота армянского караван-сарая. Двор, несмотря на поздний вечер, был весь озарен несколькими десятками жаровен и очагов, где трещало масло на сковородах и густо пахло жареной рыбой. Из конца в конец перекликались постояльцы. Пушку слышались самые крайние наречия армянского языка - иранские, сирийские, византийские; многие говорили между собой по-фарсидски, но и в эту легкую речь вносили властный голос своего народа.
Голос, показавшийся Пушку знакомым, кричал:
- Отрежь мне от хвоста! Слышишь?
- Сам знаю, где ты любишь.
- Иначе не надо. Не возьму!
- Бери, бери!
Пламя очагов, пылающих на верхней галерее, заслонялось торопливыми, говорливыми людьми. По всему двору переплетались, мелькали тени тех людей, то вытягивались через весь двор, то достигали крыш, то мгновенно исчезали.
Но вглядываться во все это не было времени.
Появился сутуловатый привратник, протянув к Пушку длинный, очень белый нос и отводя куда-то в сторону маленькие, как крапинки, глаза. Татары спрашивали, куда складывать товар, а привратник глухим, тихим голосом клялся, что склады все заняты кладями давних постояльцев, лишь один склад в углу, хотя и откуплен, пока пустует. Если дать хозяину отступного, он разрешит подержать там Пушковы мешки.
Привратник понес к этому складу факел, но, едва открыл тяжелую, визгливую дверь, оттуда, пахнуло таким сырым холодом и гнилью, что пламя заметалось и пришлось подождать, вглядываясь во тьму этой таинственной пещеры, пока снова разгорится огонь.
Ржавые нити паутины свисали прядями с зеленовато-черного потолка; камни стен, прохваченные морозом, отблескивали то кровавыми, то зелеными звездами. Здесь, на полу, заваленном обрывками рогож, обломками корзин, в этом запустении, предстояло Пушку хранить все свои сокровища, весь залог своего грядущего благоденствия.
Здесь, в амбаре, было холодней, чем во дворе, холод пробирал Пушка, но он, пренебрегая ворчаньем привратника, не внимая крикам и угрозам татар, спешивших совьючить кладь со своих лошадей, сначала велел вымести и выбросить весь мусор с пола, прежде чем дозволил вносить сюда заветные мешки.
Когда привратник запер склад на замок и подал ключ Пушку, Пушок поверх этого замка повесил еще и свой, купленный в Самарканде у русского мастера.
Только когда все было заперто, замки и пробои проверены, а татары ушли со двора, Пушок потребовал себе келью.
Но и келий не оказалось; их было немало - по десять с каждой стороны большого двора, да по шесть с каждой стороны заднего двора, да четыре в воротах, но все заняты.
- Правда, есть одна... - задумчиво припоминая, замялся привратник, да в ней живут. Вот если заплатить отступного человеку, чтоб он из нее перебрался...
- А куда он переберется?
- Я его к себе пущу.
- А где эта келья?
- Наверху. Как раз напротив вашего амбара. Сверху можно поглядывать на свои замки.
- А сколько надо отступного?
- Я пойду узнаю.
"Не на морозе же спать, - думал Пушок. - И все у них занято! А ведь в городе, я помню, были и еще армянские караван-сараи!"
- Идите! - закричал сверху привратник.
- Где же он? - удивился Пушок, входя в узкую, промерзшую, явно давным-давно необитаемую каморку.
- Придет! - уверенно сказал привратник.
- Здесь холодней, чем в амбаре!
- Согреем!
- А где ж его вещи?
- Он, когда уходит, оставляет у меня.
- А здесь крадут, что ли?
- У нас? Избави бог! Никогда не было. Давайте для него денег, и я пойду поищу дров.
Когда он ушел, Пушок вышел на галерею, где горели, догорали и разгорались очаги постояльцев.
- Рыба? - спросил Пушок у одного из армян, занятых своей сковородкой.
- А что же? Рыба! Сом!
Пушок тотчас узнал того краснобородого в высоченном колпаке. Краснобородый был увлечен сковородой:
- Сом!
- А я, едва прибыл, услышал ваш голос.
- И что?
- Ничего, просто узнал.
- Еще бы!
В это время подошел очень толстый и широкоплечий человек с костлявым лицом, с маленькой головой и спросил у красной бороды:
- Ну?
- Мог бы и получше выбрать.
- Просили от хвоста, я дал от хвоста.
- Кто из нас не знает, - всякая рыба жирнее к голове, только сом - к хвосту. Я хотел пожирней: ты мне дал хвост, правильно. Но какой? А?
- Однако же вы взяли, и я хочу получить...
- Взял! А что я буду есть? Если бы я не взял, что бы я ел?
- Я хочу получить.
- Завтра рассчитаемся: видишь, я жарю!
Привратник вернулся, неся охапку какого-то хлама:
- Сейчас затопим. Будет, как в раю.
- В аду жарче. Так? Так. С такого мороза я хотел бы сперва пройтись через ад.
- Сделаем как надо. Но где, вы думаете, я добыл дрова? Едва выпросил. Пообещал, что вы хорошо заплатите.
- Опять?
- Заплатить непременно надо. Это Хаджи-Тархан! Степь. Откуда тут дрова? А я добыл!
- Это разве дрова?
- По нашим местам!
Уже давно запахи рыбы и лука разжигали голод Пушка, но очаг, примазанный к стене, отсырев, никак не разгорался. Дым не шел в дымоход, расползался по комнате.
Пушок достал из сумки медный бухарский светильник и велел привратнику налить туда масла.
- Откуда у меня? - удивился привратник. - Или выпросить у кого-нибудь? Так ведь никто не даст, если на этом не заработает: кому охота приносить масло из города, а потом отдавать себе в убыток?
- Ты мошенник! - уверенно сказал Пушок. - Я найду сам.
- Сперва рассчитайтесь за дрова.
Краснобородый обитатель соседней кельи охотно налил Пушку из глиняного кувшина, почернелого от масла.
- Сколько вам? - спросил Пушок.
- За это? Берите, берите, - у нас это не товар.
- А кто жил до меня в этой келье?