- Что ж поделаешь! Сами говорите: лошади у нас горячи.
- Горячи, это верно, - степные, дикие! - подтвердил Мухаммед-Султан.
- А иначе как было быть? Послать его к вам? А вам как быть? Надо б его с остальными наказывать, а в Герате обидятся. Помиловать? А куда его деть, помилованного? Назад в Фергану или в Герат? Добра от него не будет, а зло свое он и туда понесет. К государю послать - так и у государя та же притча выйдет. Только на себя его гнев навлечем: государь не любит, чтоб перед ним притчи ставили, когда их самим можно раскусить.
- Об этом я не говорю. Вот о лошади только. Лучше б было как-нибудь иначе его...
- Может, на старости оплошал; иного не выдумал.
- Ну, а потом?
- А потом так: побыл я два дня в Фергане, разобрался во всем: кого надо было, запер на замок - и для всех врасплох поднялся да и кинулся мирзе Искандеру навстречу. Увидели они меня: не верят своим глазам. Воспитатель царевича на меня: "Как смеешь?" Я ему указ. А он мне: "Указ не признаю, печать не на месте". Я только тут и посмотрел - печать в самом деле не на то место попала: мы ее наверху и сбоку припечатали. Вижу, хочет время выиграть! "Нет, - думаю, - печатью не загородишься". Велел я хватать, начавши с воспитателя. Всех зачинщиков связали, мирза только ногами топочет, а что сказать мне, сам не знает: оробел. А дальше вернулся я в Фергану, дал там, какие надо, указы. Кое-кому помог на месте помереть, тридцать человек сюда привел. Из царевичевой добычи, да и казну тоже сюда привез. Вот и вернулся. Самого царевича в Синем Дворце запер: лихорадка его бьет, пускай отлежится.
Внесли грубое деревянное блюдо с маслом, покрытым горячими тонкими, как бумага, лепешками. Разорвав и скатав трубочкой, Мухаммед-Султан макнул лепешку и предложил визирю:
- Кушайте! Лихорадка бьет? Пускай отлежится, - поедим, тогда уж и поглядим. Печать мы, значит, не туда поставили?
- Мне невдомек было, когда сам я неграмотен, а там народ темный. Сошло: бумагу видят, печать видят, а что к чему, не смеют спросить, без спросу слушаются.
- Будь у вас две печати на месте, да не окажись воинов, и двум печатям не поверили б. А когда перед тобой воины, печать против них - не щит.
- Истинно!
И оба долго ели молча, наслаждаясь теплом хлеба в утреннем холоде.
Худайдада съел много, насытился; сказалась усталость: потянуло в сон. Он заметил, что Мухаммед-Султан кончил есть еще раньше, но не встает. Правителю не хотелось говорить с Искандером, он оттягивал время встречи, обдумывал ее.
Прежде был охвачен гневом, нетерпелив, спешил расправиться со своевольником. Но когда срок расправы приблизился, Мухаммед-Султана охватило не то сомнение, не то робость. Чем больше он сидел, молча и задумчиво, тем меньше оставалось сил, чтобы говорить с Искандером.
Мухаммед-Султан ехал в Синий Дворец с усилием, будто на крутую гору, Худайдаде всю дорогу приходилось осаживать своего коня, опасаясь опередить правителя.
Они прошли не спеша через мрачную роскошь приемных зал. В большой купольной зале ласточек еще не было, - они зимовали в Индии, но скатанные ковры и пол сохраняли следы их гнездования: белые пятна помета пестрели отовсюду в этом огромном помещении, куда с отъезда Тимура никто не заглядывал.
Мухаммед-Султан угрюмо прошел еще несколько комнат и наконец спросил:
- Где он?
- Дальше. В маленькой над воротами.
- Оттуда весь город виден.
- И ладно: пускай любуется, - не его город.
Мухаммед-Султан вяло свернул в сводчатый проход к воротам.
Вдруг он увидел в уединенном углу двоих рабов, которые, обнявшись, чему-то смеялись. Веселье рабов сперва озадачило правителя, а вслед за тем вызвало в нем неистовый гнев. Он было сам кинулся на них, замахнувшись плеткой, но опомнился и только крикнул:
- Прочь!
Оба невольника мгновенно куда-то спрыгнули и пропали с глаз, но их веселье еще стояло у него перед глазами. Он заспешил к двери, за которой сидел Искандер.
Мухаммед-Султан нетерпеливо потопывал ногой, пока винтовой ключ, взвизгивая, углублялся внутрь замка.
Искандер сидел, когда распахнулась дверь. Он настороженно встал и, разглядев Мухаммед-Султана, почтительно поклонился ему, как младший брат старшему.
Мухаммед-Султан, не отвечая, разглядывал Искандера, умеряя в себе еще не стихший гнев. Наконец спросил:
- Довоевался?
Искандер глядел круглыми глазами, весь какой-то узкий, сплюснутый. Однако карие глаза смотрели пытливо и прямо.
- А, мирза Искандер? Довоевался?
Искандер не отвечал, все так же прямо глядя в глаза Мухаммед-Султану.
- Мальчишка! Как ты посмел?
Искандер подернул плечом, будто и сам удивлялся своей выходке.
- Куда лез? Войск тут нет, а ты!.. А если б они да за тобой бы следом? А? Тогда что?
- А вы? Вы сами на них тронулись, не опасались, что дедушка далеко.
- Проведал?
- А как же. Вы за мной, а я за вами... Почему бы мне не проведать о вас?
- Я сперва спросился у дедушки.
- А дедушка спрашивался?
- Как? - не понял Мухаммед-Султан. - У кого ему спрашиваться?
- Когда он в моих годах был, он ждал, чтобы его послали? Нет! Он сам надумывал, сам ходил, сам побеждал. Не так ли?
Слова Искандера озадачили было Мухаммед-Султана, но он ответил:
- Равняешь себя!
- Нет, беру пример.
- Как прилежен.
- Разве победителей судят?
- Слыхал, - это из преданий об Искандере Двурогом. Там это сказано: "Победителей не судят". Ты возомнил себя победителем?
- Степняки отдали мне свою казну, а не я им.
- Тебе дали удел, - сиди. Правь. Возмечтал о чем, у меня спросись: правитель-то я, не ты. Тебе дан город, а мне эта страна, вся. Дедушке видней, кому что давать. Он над нами, мы ему служим. Забылся? Все должно быть в одной руке. Тогда она сильна, тогда ей никто не грозен. Тогда она всем грозна.
- Дедушка дядю Мираншаха осрамил, низверг. А за что? Слыхали?
- Ну-ка, за что?
- Что там сказал дедушка?
Мухаммед-Султан, опасаясь подвоха, смолчал. Искандер пояснил:
- Дедушка спросил дядю Мираншаха: "Зачем кормил войско, которое тебя не кормило?.."
- Вот то-то, что не кормил, не обучал, распустил войско. За то ему и...
- Каково оказалось войско, о том я не говорю. Дедушка спросил: "Зачем кормил войско, которое тебя не кормило? Рядом - богатые враги, чего ждал? У врагов - казна, почему не брал? Мою, отцовскую, брал, а вражескую берег, оставлял врагам". Вот что сказал дедушка.