Олесь обошел его и даже не попрощался. А на третий вечер уже зашел в мастерскую и поставил на стол контейнер с едой (осталось после рабочего дня — все повара и посудомойщики потом по домам разбирали). Готовили много, все равно всё не съедали.
— Не хочешь поесть? — спросил.
Эмиль вылез из-под машины, увидел угощение, сразу засмущался.
— Да ладно тебе, — говорит, а сам губы ладонью вытер — видать, слюни потекли. — Хочу, конечно. И даже не есть, а жрать.
— Ну вот, — Олесь подвинул к нему пластмассовый лоточек. — Ешь, посуду завтра отдашь. Только вымой, — и хотел уходить.
— Ладно, спасибо, — Эмиль руки тряпкой обтер, уселся к еде, вилку схватил и давай лопать — довольный, светится. Олесь обернулся и глаз не мог оторвать. Он любил, когда хорошенькие альфы ели. Это своеобразный фетиш был, прям возбуждало.
Потом подошел ближе, глянул снова, а у Эмиля аж за ушами трещало. И счастливый такой. Но заметив, что омега за ним наблюдает, остановился.
— Ой. Извини, я как свинья, да? Оголодал просто. Спасибо тебе. Ты может чая хочешь? Он у меня, правда, без всего…
Олесь подошел ближе.
— Не хочу, — сказал. — И я тоже голодный.
— Да? — альфа сразу засуетился. — Так давай вместе поедим. Я тебе вилочку дам.
Омега еще приблизился.
— Я не в этом плане, — сказал он. — В другом.
Эмиль смотрел на него какое-то время, не понимая, о чем речь, но потом, видимо, дошло. Да и запах омеги — слегка карамельный — так и благоухал, с каждой секундой все явственней.
— Ах, это ты про секс что ли? В этом плане, да?
Олесь покивал, уже обливаясь смазкой только от одного этого разговора. Да что ж за черт? Даже когда он был здоров, такого не происходило. Хотя, чему удивляться? Тогда он и альф менял, как перчатки, и не замечал такой своей дикой страстности, а вот сейчас…
Омега подошел к альфе.
— Не ублажишь меня? — вот так прямо и спросил. — Вместо благодарности. Без всяких обязанностей. Я понимаю, что задаром меня никто трахать не станет. Ну хоть так, за еду…
У Эмиля лицо вытянулось.
— Да ты чего? — и искренне ведь сказал. — Дурачок что ли? Красивый такой, худенький. Мне сразу понравился. Да я с удовольствием, — встал, пошел, руки с мылом вымыл, хоть мазут — или что-то там черное? — так и не отмылось. А руки все равно красивые — сильные, рабочие и… добрые. Олесь сглотнул слезы.
— Ты… только не пугайся, — сказал. — У меня зад очень худой. Я вообще, как скелет — это после аварии. То есть, после травмы. Не знаю, наверное, с обменом веществ что-то — не толстею, а сохну только. Сколько бы не ел.
— Ничего, — альфа приятно улыбнулся. — Я люблю худеньких.
Олесь головой помотал.
— Я не худенький, у меня дистрофия. Как анорексик почти, только невольный. Мне и жить-то осталось всего ничего…
— Чего? — и смотри-ка, как искренне испугался. С ума что ль сошел? А альфа подошел, взял омегу за руку, в глаза посмотрел. — Да как же так?
— А вот так, — Олесь рассердился, что сердце начало таять. — Короче, забудь. Это так, к слову. Я вообще не знаю, сколько проживу, но пока ковыляю — секса хочется. И даже очень, — и пошел к лежанке, которая была застелена шерстяным покрывалом в полоску. Поставил свои сумки на пол, расстегнул штаны.
— Свет погаси, — сказал Эмилю. — Не хочу, чтоб ты пугался. И раздеваться не буду, только брюки спущу. Мне нужно удовлетворение и все. И не лапай меня, ладно? А то потом кошмары будут сниться.
Но разве альфа послушал. Да и ласкал-то ведь так, будто любил. И гладил, и под кофту залезал так нежно, что до криков омегу доводил. Олесь сначала сопротивлялся, правда, но когда в него вошли, стало не до чего. Только ахал, насаживался и уже все позволял с собой делать. Вот Эмиль его и заласкал до трех оргазмов. И сам кончил, да так сладостно, будто и правда хорошо ему было. И еще нежностей наговорил, да таких, что Олесь в итоге разревелся, побил его по лицу, натянул штаны и пошел домой. И плевать, что сперма протечет, зато облегчение, но обидно все равно до слез. «Малыш мой, тростиночка моя…» Дурак! Больше не приду к нему.
А куда деваться-то? Пришел и на следующий день. И опять терпел ласки да нежности, а от теплых слов выл и злился. Потом течка началась, но с Эмилем перенести ее было намного легче. Олесь даже работал, подавляя излишние приступы таблетками, но это были уже мелочи. На выходных тоже приходил и провел их вместе с Эмилем, не слезая с его койки ни на миг. А тот даже не уставал — надо же. Всю еду отработал. Олесь даже смеялся про себя. И носил ему вкуснятину снова и снова, а днем просто полный обед давал и денег не брал. Ну разве что для вида. Потому что умирал от счастья в его кровати каждый вечер.
В итоге влюбился, конечно. Но, как всегда, даже виду не показал — просто не имел права показывать. Кто он такой? Больной, хромой, тощий, бесплодный омега, пусть и до сих пор красивый на лицо, но кому это теперь надо? С таким мужем ни один уважающий себя альфа не свяжется. Вот и приходится искать временных, кто в знак благодарности его оттрахает и хотя бы не унизит. Так противно от этого становилось. Но приходилось терпеть. Хотя Эмиль был другой: видимо, здорово притворялся. Даже о любви говорил, а от этого оргазмы еще горячее были, но потом плакать хотелось. Врал ведь, вот только зачем?
А потом альфа получил первую зарплату, притащил цветов, конфет, расцеловал Олеся в щеки прям при всех и чувств своих ничуть не стеснялся. И еще на кухню повадился бегать и с тяжестями помогать, чтоб, не дай бог, его тростиночка лишний раз ручки себе не надорвал. Однажды кто-то из других самцов хихикнул даже, мол, Эмиль наш на хромоножку позарился, так такая драка была, что еле разняли. Эмиль оказался таким бесстрашным, на такого здорового альфу полез, и одолел ведь. Хоть и синяк получил, и ребро ему сломали, но он не дрогнул. Олесь потом залечивал его, спрашивал, не рехнулся ли он. А Эмиль сказал, что возьмет его в мужья и больше никому не позволит обидеть.