Он вдруг остановился, взял мой левый локоть и, сжав его мертвой хваткой, сказал:
— И, знаешь, меня вот еще что поражает — такое остервенелое равнодушие к совершенству! Почему? Почему?.. Вся надежда на твою Тишку… Или как там ты ее называешь?
— Какую еще Тишку? — не сразу включился я, — ах, Тину?! На Тину?!
Жора даже присвистнул, озадаченный вспышкой моего радостного восклицания.
— Ну да, — сказал он, подмигнув мне правым глазом, — а на кого же еще?
— Почему на Тину? Разве нет больше…
— Нет! — отрезал Жора. — А почему? Почему…
Он не стал отвечать, только привычно дернул своим скальпом и добавил:
— Потому…
Да я и сам уже спрашивал себя, чем могла меня так привлекать эта Тина! Чем так взять? Интуиция подсказывала мне: Тина — наша! Без нее строительство нашего совершенства будет неполным, оно будет кривиться и кособочить, крениться и шататься и, в конце концов, рухнет, как карточный домик. Получается, что Тине я приписывал роль какой-то опоры, Тине, которой я в глаза не видел, ни разу не ощутил теплоты ее рук, не заглянул в ее (зеленые или рыжие?) глаза, не слышал ее голоса, не… не… Да я ее в упор не знал. Стихи? Этот жалкий томик стихов? Делов-то! Набор слов, междометий… даже без знаков препинания, даже вкривь и вкось… Какие-то высверки, голые мысли-мысли… порой сумасбродные, режущие и рыжие-рыжие… угловатые и непричесанные… квадратные и соленые… малозначащие и многозначные… наперекосяк и наскоком, иногда пыром и экивоками… иногда всуе… а часто — как пропасть, как бездонная пропасть: глянешь — голова кругом, ага… буххх… бабах… бац!.. Летишь кубарем… такие глубокие, что оторопь берет — осилить бы своим утлым мозжиком, уяснить, переварить…
И что?!!
И что толку от шуршания этих слов, этих пропастей и падений?
Шило! Шило и коса, и камень, и… пот… кровавый иногда… и соль… Соль? Может быть, таки Соль?!!
Не сдуреть бы от этого нагромождения!
И какой же от этого толк-то?!! В чем польза? Где доброта? В чем правда, брат?
Я не мог дать ответа.
— Потому, — сказал Жора еще раз и кивнул головой, мол, иначе и быть не может.
Вдруг мысль!.. Как вспышка молнии!.. Мысль, расколовшая напрочь мой череп: что если?... нет-нет… да ну нет, не может этого быть! Но… Что если она, Тина… Что если Тина та… из тех, кто «Вы — Соль земли»?!!
Ах Ты, Господи!...
О, Матерь Божья?!!
Что же если-таки так?
Ти — Соль земли! Ти, Ты — Соль! Ти, ты Та!
Я повторил это вслух:
— Титыта!
Вот же Имя Твое — Титыта!.
И вот же в чем правда, брат: опора! И не какая-то там палка или стояк, не костыль, не подпорка… Даже не труба или швеллер… Не, не швеллер, хоть и на «ш», — колонна! Колонна — вот! Как колонна Парфенона… Или херсонесская… А-то и Геликарнасского мавзолея!..
— АААААААаааааааааааааааааааааа, — вскричал я так, что Жора шарахнулся от меня, как от огня.
— Ты-ы-ы-ы-ы…
Это все, что он смог из себя выдавить. Я не видел Жору таким перепуганным.
— Психбригаду вызывать? — спросил он, когда испуг прошел.
— Ты же видишь, — сказал я, — и побыстрей.
Потом мы какое-то время шли молча.
— Ты как — спросил он, — что-то случилось?
Я не знал что ответить. Я не хотел отвечать. Какая колонна? Хоть и мраморная, да хоть хрустальная или бриллиантовая даже… Даже как Адмиралтейская игла! Да даже бронзовая или даже, если хотите, то и вся золотая… Нет. Ни костыль, ни подпорка, ни стояк, ни швеллер на «ш», ни колонна даже золотая… Неееееет! Нет же! Что если Тинка наша — Атлант? Который призван держать наше Небо? Над нашими хилыми головами! Что если Она, Нашати, наша Ти, Нати (как ее не крути!), что если она… Ха! Ага… Вот же вот: что если Она, не она, а ОНА — наша Ось земная, планетарная ось нашей Нью-Атлантиды? Да — Ось! Вокруг которой и запляшет наше совершенство! Как тот волчок! Так и закружится! Так и замелькает перед глазами, как карусель? Вау! Ось, на которую мы нанижем нашу новую жизнь, нашу суперновую и архиупоительную новую Жизнь. Как мясо на шампур! Чтобы потом тихо сидеть на солнышке наслаждаясь этим сладким с горчичкой и перчиком мясцом этой Новой жизни, этим новым Раем, преподнесенным нам нашей славной милой, но вовсю победоносной Тишкой… Попивая ароматное и не очень терпкое винцо этой Жизни…
А? Ааааа…
— АААААААААААААААааааааааааааааааааааа… — снова вырвалось из меня, — уууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу.. Уффф!
Но Жора уже не пугался моего ора. Он был погружен в свои, и даю голову на отсечение — не менее восторженные мысли, которые наверняка тоже были облачены в такое же громкоголосое, звенящее и пенящееся «ААААаааа! Или УУУууу». Я шел рядом и все ждал-ждал его, этот ор, но Жора только залихватски-задиристо помалкивал, похихикивая себе самому, как какой-то психопатик, даже ржа иногда, правда, не открывая рта. И я наслаждался этим безмолвным его ржанием, этим ржущим Жорой… Потеха да и только!