- Нет.</p>
<p>
- Ну, тогда встретимся?</p>
<p>
- Заходите, пивка попьем.</p>
<p style="margin-left:159.75pt;">
</p>
<p style="margin-left:159.75pt;">
* * *</p>
<p>
</p>
<p>
Я стою почти под самыми окнами квартиры Елены Кузьминичны. Ночь, наверное, часа три ночи или утра, кому как нравиться. Довольно холодно и я зябко передергиваюсь. Хмель не выветрился, но голова болеть перестала. Я достаю сигарету и закуриваю. Запах и вкус «Родопи» мне осточертел, но других сигарет у нас в комнате не нашлось.</p>
<p>
Когда мы пришли от Сергея в свою комнату в офицерском общежитии Женька разделся и, только коснувшись подушки, захрапел во все свои молодецкие легкие. Я же, было задремав, вдруг почувствовал острую необходимость сходить к заветному дому. Отчего-то мне показалось, что Наташа непременно приехала и я должен ее именно в тот час увидеть и поговорить с ней. Утра разговор не мог дожидаться. Тем более я был смел и мог бы все рассказать откровенно и смело.</p>
<p>
Я оделся и тихонько, как только может пьяный мужчина, покинул комнату, оставив своего товарища одиноко сотрясать стены общежития. Город, если все-таки его можно было назвать городом, спал. Его дома, как ни странно выделялись светлыми пятнами на фоне черной ночи. Окна словно карие глаза темнели на лицах домиков, одинокие фонари вырывали куски деревьев, светлый и мягкий песок под ногами, бревна одноэтажных, иногда покосившихся от времени домов. Река, через которую меня вела дорога, чернела таинственными омутами, о которых мне она шептала всплесками холодной воды, закручивающейся в тех местах, в которых должны были водиться черти. Возможно, если бы я был в ту ночь трезвый, то скорее всего не решился бы на столь безрассудную ночную прогулку. Но пьяному море по колено.</p>
<p>
Дом, к которому я пришел, как и все в округе спал мирным сном, ни одно его окно не светилось. Я притаился немного поодаль от подъезда и стал зачем-то наблюдать за окнами первого этажа. Мне казалось, что стоит только подождать и эти знакомые, милые окна засветятся теплым электричеством и я увижу в них свою любовь. Но прошло пять, десять, двадцать минут, а окна так и не загорались. Я зачем-то установил для себя время, которое я еще простою в ожидании встречи с возможно приехавшей Наташей. Отчего я был уверен, что она приехала, сказать трудно. Просто в голове засела эта уверенность и все, я не рассуждал и не думал, я жил чувствами, нелепыми и необъяснимыми. Прошло еще около часа. Я скурил все сигареты, остававшиеся в пачке и, наконец, решил вернуться в общежитие.</p>
<p>
По дороге я не шел, а почти бежал. То ли моя голова начала трезветь и мне стало страшновато, то ли мне стало очень холодно в предутреннее время, но тело мое покрылось здоровенными мурашками и меня стало трясти, а зубы начали стучать лезгинку. Я сначала прибавил шагу, а потом и вовсе побежал. На территорию гарнизона я прошел через проходную. Прапорщик спал за стеклом, а дежурный боец с повязкой на рукаве дрых прямо за столом, сложив свою голову в неравной борьбе с силами сна.</p>
<p>
В комнате нашей тоже властвовали те же силы. Женька крепко спал и ничего не слышал, не слышал он ни моего ухода, ни моего возвращения. Я разделся и лег на суровую железную кровать с мыслью о том, что мне суждено вечно спать на узких военных койках. Однако ни грустная мысль, ни скрип и качание пружин подо мной не помешали моим глазам сомкнуться и не открываться до позднего утра воскресенья.</p>
<p>
Так получилось, что перед моим отъездом на стажировку у родителей закончились деньги и отцу нечего было мне дать с собой. «Приедешь в полк, сразу же вышлю деньги почтовым переводом до востребования!» - пообещал он. Мой отец всегда был человеком слова, на ветер обещания не бросал и уж если он что-то обещал, то я всегда был уверен – выполнит. Прошла неделя с начала моей стажировки и по моим расчетам деньги отец уже выслал. Я собирался сходить на почту и получить их. С собой я Женьку не позвал, правда он и не просился.</p>
<p>
После завтрака я вернулся в общежитие, взял военный билет и отправился на Центральную почту. Она почему-то так называлась, хотя других отделений вовсе не было. Здание почты, как и многих других официальных учреждений этого городка располагалось в небольшом отдельно стоящем бревенчатом домике, вросшем в песчаную почву и уныло смотрящим своими грязными маленькими, словно глазки хомячка окнами на такую же унылую, невзрачную улицу. Я поднялся по ступенькам крыльца, накрытого шиферной крышей, с прогнившими перилами и у меня в голове родился вопрос. Зачем ступеньки к столь низкому зданию, ведь его окна мне как раз приходились по пояс? Открыв оббитую дерматином дверь надежно закрытую тугой пружиной, я оказался вновь на ступеньках, но теперь уже ведущих вниз. Там внизу я очутился в комнате довольно большой площади. Бревенчатые стены были спрятаны фанерными листами, выкрашенными в белый цвет. Помещение почты Андреева поля, впрочем, напоминало все отделения почты маленьких городков Советского союза. Небольшой зал был огорожен с одной стороны стеклянной стеной с двумя окошками над одним из них было написано «Телеграммы, переводы, ценные письма, бандероли», над другим таким же шрифтом выведено «прием корреспонденции».</p>
<p>
Недолго думая я подошел к первому окну. За стеклом мне улыбнулась симпатичная девушка лет двадцати. Она не была худой, но и толстой ее нельзя было назвать. Скорее, как говорят, у нее были широкие кости. Как это я не знаю, но ведь так говорят. Ее фигура, если приглядеться в общем претендовала на стройность, я рассмотрел ее когда она вставала. Грудь девушки была под стать ее фигуре – не маленькая, но и не арбузная. Ноги, обтянутые джинсами, показались мне крепкими, но, опять-таки, стройными. А вот лицо притягивало своими правильными чертами. Большие карие глаза, вздернутые брови, немного вздернутый носик, пухленькие губы, то и дело разбегающиеся в улыбке и густые светлые волосы, убранные в узел. Девушка произвела на меня приятное впечатление.</p>
<p>