<p>
Она обняла меня свободной рукой и поцеловала в губы, но недолго и без эротической подоплеки, словно сестра любимого брата.</p>
<p>
- Давай пока не будем больше говорить об этом! Ладно? – я кивнул головой. У меня в душе все опустилось. Разочарование, скорбь и печаль пронзили мое сердце. – Заходи, у нас блины. Поедим и можем пойти погулять.</p>
<p>
- Извини, но в другой раз… - я развернулся и, не оборачиваясь, сбежал по лестнице, хлопнул дверью и очутился на улице.</p>
<p>
Смятение чувств, непонимание, что же произошло, злость на себя и не в коем разе не на Лору, крах надежд, разочарование, - вот что обуревало меня в ту минуту. Я закурил и, смотря себе под ноги побрел в училище. Мне не хотелось никого видеть, ни с кем говорить. А это возможно было только в нашей комнате в общежитии. Все наши в увольнении, рота безлюдна и там я смогу предаться своим стенаниям и слезам. Сколько я выкурил сигарет по пути в училище трудно пересчитать, я докуривал одну и тут же доставал другую. Я шел и, наверное, разговаривал сам с собой, потому, что прохожие шарахались от меня в стороны. Вспоминая свои слова, я злился на себя за то, что не смог выразить грамотно свои чувства, что не смог ее убедить, не смог предложить другой сценарий развития наших отношений. Я плевался и ожесточенно курил, бросая окурки прямо на тротуар.</p>
<p>
Поднявшись на наш этаж и войдя в комнату, я бросился на кровать, которая раскачиваясь заскрипела. Полежав так и почувствовав мокроту на подушке, я все-таки встал, снял с себя хромовые сапоги с уже сформированной, конечно, искусственно гармошкой и портупею, вытащив ремень из-под правого погона, я повесил офицерский полевой китель с нашитыми пока еще курсантскими погонами на вешалку в шкаф. Оставшись только в футболке и галифе с голубым кантиком, я сел за стол. Носки приятно раздражают мое обоняние тонким запахом новой кожи.</p>
<p>
На столе лежит какая-то книга, я ее листаю, пытаясь углубится в чтение, но ничего не получается. Мои мысли далеко от моего тела. Но мозг странная штука, в нем, наверное, стоят какие-то предохранители, которые не дают ему перегореть. Постепенно я успокаиваюсь и возможно это от того, что я вспоминаю весь наш разговор с Лорой и цепляюсь за одну фразу, как за соломинку: «Давай пока не будем больше говорить об этом» - значит слово пока все меняет? Она не отказала мне, просто отложила свое решение! Что ж, я понял и услышал тебя! Давай подождем, ведь вся жизнь у нас впереди! Я готов ждать и надеяться! Надежда умирает последней, - так говориться в поговорке. Но, по-моему, надежда никогда не умирает! </p>
<p>
</p>
<p>
ГЛАВА 10.</p>
<p>
</p>
<p>
До выпуска остается пять дней! Все экзамены давно сданы, комиссия уехала, мы свободны, как ветер. Муштра тоже закончена, генеральная репетиция, в которой принимали участие и летчики и все роты позади. Уже никто не ходит в учебный корпус, никто не появляется в столовой, о прохождении строем по училищу вообще речи не идет, так как из роты постоянно присутствует человек десять-двадцать и те меняются, дискретно, так у нас в штурманском деле говорится. В общежитии разброд и шатания, Чуев закрылся у себя в кабинете и нос не кажет в коридоре. Ему уже дали новую двадцать третью роту, но и там он появляется, видимо, очень редко. Даже старшина не может к нему попасть. Взводные все-таки появляются каждый день, но они просто курят вместе с нами в умывальнике и туалете, братаются, натянуто смеются, вспоминая смешные случаи и исчезают в новой роте. Там они дерут молодое поколение, злобствуют и тиранят «плафонов». Про построения для увольнения никто не вспоминает. Хочешь иди, не хочешь сиди в комнате. Постоянные увольнительные записки у нас давно в карманах, но мы их даже не достаем, это уже простые бумажки. Вообще над всеми нами веет воздух свободы и даже некоторого беззакония. Комплект офицерской формы мы получили еще позавчера, парадный китель с брюками и золотыми погонами я отнес домой, так сделали все. Так как ночь перед выпуском я проведу дома. Ночую я иногда дома, но не каждый день, отчего-то мне кажется, что в общежитии слаще спится, да и веселее здесь. Утром все равно тем, кто ночует дома надо еще появляться в общежитии, но нас никто не проверяет, не считает и не беспокоит. Старшина объявляет построение, мы нехотя бредем в строй, а потом, выслушав план на день, который кстати очень простой, все сводится к сдаче курсантского имущества, разбредаемся по комнатам и умывальникам с туалетами. На этаже грязь, уже никто не дежурит, а курсантов младших курсов пока не назначают дневальной сменой на этаже, это происходит только сегодня.</p>
<p>
Мы стоим в умывальнике и курим. Время одиннадцать, и мы собираемся пойти в блинную, которая недавно открылась через дорогу, пообедать. У меня появилось немного денег – это Тупик расплатился со мной по карточному долгу. Он стоит рядом и на нем все еще курсантская «парадка», как и еще на нескольких наших товарищах.</p>
<p>
- Олежка, ты в курсе традиции? – улыбается Бобер.</p>
<p>
- В курсе! Я не дамся! – опять по-настоящему злиться Тупик, его уже все достали с намеками, предупреждениями и не скрываемыми прямыми угрозами. Речь идет о старой традиции, существующей чуть ли не с момента основания училища и его первого выпуска. Ночью, перед выпуском, причем не в последнюю ночь, а в одну из последних, курсанты, те что выпускаются в обычные полки, ловят курсантов, попавших по распределению на флот. Они их затаскивают на прыжковую вышку и бросают с нее в бассейн, который до настоящего времени еще не спущен.</p>