Пифия медленно подошла к Аресу. От нее пахло дымом костра и благовониями, каких Арес не встречал.
— В тебе чувствуется великая сила, воин, — сказала пифия, обойдя Ареса вокруг. — А еще я вижу тысячи поверженных тобою врагов. Да, да, они все здесь, в Аиде, убитые твоими руками…
Арес никогда не сомневался, что на его руках кровь. Судя по тем навыкам, какие он получил в тайных операциях Хозяина, убийство стояло не на последнем месте в жизни Ареса. Но чтобы на его руках была кровь тысяч…
Пифия обошла вокруг Коры.
— Ты несчастна, дочь моя, — говорила прорицательница. — В твоем сердце живет любовь, но ты не в состоянии удержать ее.
— А более подробно вы рассказать не можете? — спросила Артемида. — Дело в том, что эти двое ничего не помнят о своем прошлом. Им, да и мне тоже, хотелось бы узнать поподробнее, кто они, и почему их прошлое сокрыто, недосягаемо для воспоминаний.
Пифия отошла к колодцу. Она двигалась и говорила медленно, будто с минуты на минуту могла умереть от старости и истощения.
— Прошлое… — дребезжал ее голос. — У них нет никакого прошлого. Они чисты как младые дети, твои спутники, о великая Артемида.
— То есть как это нет? — не поняла богиня.
— Они родились заново. Их время идет сначала…
— Оракул должен выражаться поточнее…
— Оракул не обязан истолковывать свои слова, великая, — бестактно перебила пифия. — Слова оракула каждый понимает так, как сможет понять.
— Расскажите об их прошлом! — требовательно настояла Артемида. — Я не верю, что оно отсутствует.
— Оно не отсутствует, светлоокая, оно не имеет значения.
— Для меня — имеет. И для них тоже. Прошу вас, пусть оракул расскажет о том, что сокрыто!
Пифия шумно вздохнула и закашлялась. Она кашляла долго и громко, со скрежетом, точно вместо легких внутри старухи было жестяное ведро, набитое гвоздями. Когда приступ кашля прошел, пифия грозно предупредила:
— Оракул может рассказать всё. Но плата за то будет очень высока.
— Проси что хочешь, — махнула Артемида.
— Мне ничего не нужно, богиня. Я говорю не о той плате, какую привыкли вы преподносить. Не золото, не богатства и даже не власть. Я говорю о плате, которая изменит всю дальнейшую жизнь. А возможно — оборвет ее.
Арес не удержался и посмотрел на Кору. Девушка тоже с тревогой заглянула в глаза своего похитителя. Отчего-то слова старухи в полумраке оракула прозвучали как предостережение. Пифия не желала открывать людям того, что спрятано в глубинах памяти за семью печатями, и предупреждала о тяжких последствиях такого безрассудного эксперимента.
— Неужели в их прошлом что-то настолько кошмарное?
— Кошмары — удел Гипноса и его свиты. В прошлом же твоих спутников — прошлое всего человечества и самих богов. Аид впустил их в подземное царство, но если узнает, то никогда больше не выпустит.
— Узнает что?
Но пифия молчала. Она медленно двигалась вокруг каменного колодца, одной рукой едва касаясь его. Пеплос тихо шелестел, как шелестит легкий, скромный ветерок в листве еще не набравшегося силы весеннего дерева.
— Прорицательница, что Аид может узнать такого? — повторила Артемида.
Но вместо ответа на вопрос пифия молвила:
— Грядут великие времена. Потрясение настигнет всё на свете. Эти люди — вестники перемен.
Пифия опять подошла к Коре и взяла девушку за руку. Отведя ее к колодцу, пифия будто бы вдохнула зеленого, едкого тумана. Она заставила Кору нагнуться над проемом колодца и также вдохнуть туман.
Секунду спустя Кора почувствовала, как ее рассудок куда-то уплывает. Наркотический дым мгновенно вызвал состояние, близкое к экстатическому исступлению. Кора тихо застонала и едва ли могла держать себя на ногах. Захотелось присесть или даже прилечь, помечтать и забыться. Кора утратила интерес к оракулу, позабыла об Артемиде и Аресе, о своем приключении. Мысли неуловимо, но с яростью полетели куда-то вдаль, в то самое неведомое и сокрытое. Мысли были образами, туманными, неясными картинами, едва ли осознанными. Кора вдруг поняла, что никакого оракула на самом деле нет. Она не встречалась ни с Аресом, ни с Артемидой. Не спускалась она и в Аид, это кошмарное царство мертвых. Действительно, зачем ей в Аид? Ведь и здесь, среди людей ей живется очень хорошо…
Кора резвилась на берегу Саронического залива в благоухающей Нисейской долине. Рядом пели океаниды, морские нимфы, такие же беспечные и прекрасные, как любые другие нимфы. Лишь красивые морские раковины в волосах нимф говорили, что девушки — океаниды. Кора беззаботно бегала с подружками среди цветов, срывала самые красивые из них, смеялась, пела что-то. Слова песни рождались тут же, из глубины души, и повествовали о счастье, о красоте природы и совершенстве ее детей: пышных роз, душистых фиалок, белоснежных лилий и красных гиацинтов. Вместе с нимфами Кора плела венки из цветов, украшала голову и платье разноцветными лепестками, а в густую шерсть трусливого барашка, пасущегося рядом, со смехом вплела целый букет ромашек.
«Посмотрите, какая прелесть! — воскликнула одна из океанид, тонким пальчиком показывая на что-то в траве». Кора вместе с остальными подбежала и увидела цветок красоты неописуемой. Такого цветка Кора еще не встречала нигде, его благоухание возбуждало и успокаивало одновременно. Лилово-красные и белые лепестки цветка завораживали и манили. Манили сорвать, говорили: «Сорви меня, о прекрасное дитё! Сорви, ведь я вырос здесь лишь с одним желанием — чтобы ты сорвала меня!»
Кора присела на корточки, и, смеясь, протянула руку к наипрекраснейшему цветку. Она коснулась его тонкого темно-зеленого стебля, такого теплого и чуть шероховатого. А потом сорвала.
Будто гром разнесся по Нисейской долине. Земля задрожала и завыла, как при землетрясении. Нимфы вскрикнули, кое-кто упал, не устояв на ногах. Мелькнула мысль, что этот цветок, так неосторожно сорванный, загубленный, принадлежит отцу ее, громовержцу Зевсу. Потому Зевс разгневан, он хочет наказать глупую дочь.
Но то был не Зевс. Зевс вообще ничего не знал о происходящем в долине.
Нимфы внезапно завизжали и бросились наутек. Они быстро покинули оглушенную громом Кору, оставили ее одну среди цветущей долины с прекрасным цветком в руке. Девушка чувствовала, как земля дрожит все сильнее, как дрожь крупнеет и грозится обернуться настоящим землетрясением, разрушительным, несущим горе и ужас.
И тут прямо перед Корой земля вдруг вздыбилась, пошла волнами. Там, где только что рос цветок с лилово-красными и белыми лепестками, рос теперь земляной холм. Он поднимался выше и выше, он был источником землетрясения и не предвещал ничего хорошего. Испуганная, девушка попятилась назад, запнулась обо что-то и упала. А холм превратился уже в настоящую гору, растительность на его склонах зачахла и увяла, обратилась прахом. В ужасе Кора хотела бежать без оглядки, но колебания почвы под ногами не давали ей встать.
И тут холм взорвался. Земля и песок разлетелись во все стороны вместе с мелкими камнями, закопанными на глубине. Большие куски глины просвистели мимо головы девушки, но не задели ее. Смерч на секунду взвился до небес, пронзая облака, но тут же исчез, а на его месте появилась колесница черного цвета, с острыми шипами, впряженная в черных коней. Глаза коней искрились пламенем, из ноздрей рвались наружу клубы черного дыма.
В колеснице, сжимая одной рукой вожжи, стоял огромный рыцарь. Вся его броня также была черной, матовой, не отражающей света солнца. Из-под забрала торчал тупой бледный подбородок, а в прорези шлема беспощадно сверкали черные глаза. Рыцарь спрыгнул с колесницы и подошел к Коре. «Встань, красавица! — приказал он. — Нечего дочери Зевса валяться на грязной земле!»
Кора подчинилась. Игнорируя протянутую ей руку в черной рыцарской перчатке, она встала, неловко отряхнула платье и со страхом посмотрела в глаза незнакомого мужчины. Она не встречала этого рыцаря раньше, но успела догадаться, кто он.