Стрекопытов нехотя покинул лабораторию. Больше делать на фабрике ему было нечего. Помогать большевикам он не собирался. Даже не потому, что они отобрали у него все нажитое. Это бы он как-нибудь смог пережить, на его счету во французских банках оставалось еще достаточно, чтобы не считать себя нищим. Просто он успел на них насмотреться, и они ему не понравились. Все что произойдет потом, в случае если он согласиться помочь им запустить производство, было слишком понятно и безрадостно. Кроме того Стрекопытова буквально обескураживало какое-то фантастическое обилие начальства, перед которым он должен был держать ответ за каждое свое движение. Так что, распрощавшись с фабкомовцами до завтра, он, не заворачивая домой, пошел прямо на квартиру инженера Издобльского, где был назначен сбор боевой десятки Союза Спасения Отечества. Узнав, что выступление назначено на завтра, вернулся в свой особняк, где ему оставили две комнаты на втором этаже. Поднял в одной из них половицы и, достав винчестер и футляр с единственной уцелевшей от его коллекции скрипкой, принялся ждать утра. Семьи у него не было.
17
Он совсем чуть-чуть разминулся с Португаловым, который появился в Щигрове, через месяц после подавления мятежа и исчезновения Стрекопытова. Профессор сильно постарел и опустился. Синяя австрийская шинель, подвязанная бечевкой, была надета на голое тело. Еще на нем были черные, изодранные в лохмотья, брюки гражданского образца. Был он худ, сед, и не в себе. Все время улыбался беззубым ртом и что-то бормотал под нос. Ему повезло, что остановившей его красногвардейский патруль, состоял из рабочих стрекопытовской мануфактуры, один из которых узнал в старом оборванце ученного венского профессора и отвел не в ЧК, а прямиком на фабрику. В фабкоме его накормили и, увидев, что он слегка очухался, спросили, откуда он взялся в Щигрове и что он тут собирается делать. Португалов рассказал, что в шестнадцатом году был мобилизован в австрийскую армию и, через два месяца пребывания на фронте, попал в плен. Но теперь война закончилась и он хотел бы возобновить свои исследования. Тогда фабкомовские спросили, имеют ли его исследования какое-нибудь отношение к электричеству. Португалов ответил, что имеют. Услыхав это, фабкомовские с ходу назначили его директором, сгоревшей во время недавних боев, электростанции и выписали паек. Он попросил разрешения поселиться в бывшей лаборатории. Такое разрешение ему было дано. Спустившись туда, он обнаружил картину горестно не похожую на то, что нашел тут Стрекопытов, во время своего последнего визита. Здесь уже успели похозяйничать мародеры, которые не столько разворовали, очевидно, их спугнули, сколько поломали и напортили. Впрочем, ни одного тайника, где были спрятаны самые ценные приборы и оборудование, они не обнаружили. Одному было тяжело, и в фабкоме Португалов договорился о помощнике. Пришел Вася Залепухин, сирота, шестнадцати лет от роду. Тут профессору снова повезло, Вася Залепухин был совсем не дурак, любил поболтать и имел большой интерес к науке. Так что лучшего помощника и желать не приходилось. Поселился он, по своему сиротству, тут же, в лаборатории.
Днем они пропадали на восстановлении электростанции, а вечером восстанавливали лабораторию.
Дело потихоньку двигалось, электростанция дала ток, а профессор возобновил свои опыты. Но тут напомнила о себе трещина в стене. Время от времени она начинала вибрировать, с тенденцией к увеличению амплитуды колебаний. Каждый раз это продолжалось от пяти до десяти минут. Потом все прекращалось. Замеры показали, что трещина расширяется. Постепенно Португалов пришел к выводу, что производимые им работы провоцируют разрушение стены. Он решил сделать перерыв на несколько дней. И, действительно, за все это время стена ни разу о себе ни напомнила. Но стоило возобновить опыты, как уже вечером началась такая тряска, что из стены выпало несколько кирпичей. Это едва не стоило жизни Васи Залепухину, который, движимый мальчишеским любопытством и. пользуясь отсутствием профессора, расковырял стену дальше, пока не проковырял ее насквозь. И только каким-то чудом можно объяснить то, что влетевшая в образовавшуюся дыру тяжелая стрела не пробила Васину любознательную башку, а только оцарапала ухо. Вася выбежал наружу, задвинул засов и стал ждать профессора. Он показал профессору стрелу и спросил — Что это?
— Стрела. — ответил Португалов.
— Как у индейцев?
— Как у индейцев.
— Эти люди живут за стеной?
— Не всегда. — ответил Португалов. — Они появляются там время от времени. На твоем месте раньше работал другой лаборант, Михель. Тогда стены еще не было. Туда можно было ходить. Михель пошел туда, и его там убили. А нам следует найти более безопасное место.
18
Безопасным местом оказались руины еще одной башни, под которой имелся точно такой же подвал. Она стояла на самом берегу реки, совсем рядом электростанцией, так, что переезд сюда сулил определенные преимущества. Португалов опять сходил в фабком, получил разрешение и за два месяца с помощью Васи перетащил лабораторию. Воды здесь, правда, не было, за ней приходилось ходить к реке, но это не имело ровно никакого значения, водопровод в городе не работал. До ближайших домов было довольно далеко, и ночами тут бывало жутковато. Вся надежда была, в случае чего, на охрану электростанции. Португалов периодически наведывался в старый подвал, проверяя состояние стены. Но теперь здесь все было тихо. Заделанные дыры и трещины более не подавали признаков жизни. Но было подозрение, что на новом месте все начнется сначала, как только серия опытов будет продолжена.
Португалов подумывал договориться с фабричными, чтоб в лаборатории поставили караул, однако с одной стороны, он неясно представлял, какие доводы следует ему привести, для того, чтобы его просьба выглядела убедительной. С другой — невыносима была мысль о постоянном присутствии посторонних людей во время работы. Кроме того, было и еще одно соображение.
На фабрике Португалова, конечно, уважали, однако среди городских обывателей за ним прочно утвердилась репутация помешанного. Впечатление от его бедственного возвращения было слишком сильным. Два революционных года не смогли выбить из крепких щигровских голов прежних понятий о приличиях. Профессор представил, какие разговоры пойдут по округе, когда станет известно о чудесах, происходящих в подвале, а что чудеса будут, он не сомневался, и отказался от своей мысли. Оставалось уповать только на себя и на свое везение. Да еще на Васю Залепухина.
Поэтому, когда в лабораторию были протянуты провода с электростанции, и все было готово к началу работ, Португалов еще две недели медлил. За это время он со своим юным помощником собрал кирпичи, в изобилии валящиеся вокруг и мирно заплывавшие землей. Выковыривая их из глинистого грунта Вася все удивлялся, почему местные не пустили их в дело. Загадку разъяснил монтер Коля Перецветов. Оказывается, место это с незапамятных времен почиталось за нехорошее. И ни один из жителей соседних домов не рисковал тут появляться после наступления темноты. Потому и брать ничего отсюда не решались, чтобы не навести порчу на свой дом. Это суеверие вполне устраивало Португалова, однако в рассказе монтера его заинтересовали некоторые детали. Так Коля называл имена людей, которые пропали тут бесследно, при чем клялся, что двоих из них знал лично. А один, Минька Лазечник, сгинул, буквально, у него на глазах. Случилось это лет десять назад, когда Коля был еще сопливым пацаном. Они заигрались на берегу до сумерек и уже собрались было возвращаться домой, как Миньке взбрела блажь забежать за башню И все. Словно растворился. Его искали, но так и не нашли. В конце концов, решили, что мальчонка оступился с обрыва и утонул. Коля и сейчас был уверен, что этого не могло быть. — Ну, как бы он мимо меня проскочил? Это ведь я на обрыве стоял. Да кто меня тогда слушал. А хоть бы и слушали, все равно, ведь вокруг башни и внутри все обыскали. У-у-у, любили его родители. Так-то за ним убивались. Три дня по реке невод таскали. Да где уж там.