Когда же деяние завершилось таким образом, как мы описали, все собрались вместе — так, как были они в сражении, — и стали упрашивать Антана Гонсалвиша сделаться кавалейру. Каковой, пренебрегая своим трудом, говорил, что не было ему причины за столь малую службу принимать подобную почесть, более же всего потому, что его возраст того не заслуживал — а сам он, по своей воле, никогда им не станет, если только не пройдет чрез деяния более великие, нежели сии. И, наконец, как вследствие чрезмерных упрашиваний прочих, так и потому, что ощущал Нуну Триштан справедливость сего [требования], он должен был сделать его кавалейру, хотя сие и было против его [Антана Гонсалвиша] воли. По каковой причине с той поры и впредь называли ту гавань «гаванью Рыцаря»[196].
И, таким образом, сей был первым, кого произвели в кавалейру в тех краях.
Когда же те предводители вернулись (recolheitos aqueles capitaes) на свои корабли, они приказали тому аларви, коего Нуну Триштан вез с собою, чтобы он поговорил с теми [пленными] маврами, и те никак не могли понять его, ибо язык тех [людей] не есть мавританский, но азанегийский (linguagem azaneguia)[197][, употребляемый] в Зааре (Zaara)[198], ибо так называют сию землю.
Однако рыцарь [Адаху], будучи знатным среди прочих, что были там пленены, очевидно, вследствие сего повидал вещи более многочисленные и лучшие, и ходил в иные земли, где научился мавританскому языку. И, посему он понимал того аларви, каковому отвечал на любой вопрос, что тот ему задавал.
И дабы испытать [людей] той земли и получить о них какое-либо более достоверное знание, они выставили вперед того аларви и одну из тех мавританок, что были у них в плену, дабы те отправились сказать прочим [маврам], что, коли те желают явиться к ним [нашим] поговорить о выкупе кого-либо из бывших у них в плену, или же о торговых сношениях, то могут сие сделать.
И спустя два дня туда явились до ста пятидесяти мавров пешим ходом и тридцать пять верхом на лошадях и верблюдах. И они привели с собою мавра-невольника [аларви].
И хотя на вид они казались народом варварским и скотским, но не были лишены некоторой доли коварства, с помощью коей желали обмануть своих врагов; ибо на берег явились только трое, прочие же остались в засаде, с тем, чтобы наши люди сошли на землю ни о чем не подозревая и укрывшиеся могли бы их захватить; каковую вещь они вполне могли содеять при своей многочисленности, коли наши оказались бы людьми менее осмотрительными.
Мавры, чувствуя, что оказались обнаружены (и сие потому, что увидели, как [наши] в лодках повернули обратно, поскольку невольник не появлялся), раскрыли ухищрение своего обмана и вышли на открытую часть побережья, швыряя камни и делая [вызывающие] жесты; откуда они показали того аларви, что был к ним послан, связанным так, словно они хотели удержать его в подчинении как [своего] пленника. Каковой сказал им [нашим], чтобы они остерегались тех людей, ибо они явились туда для того лишь, чтобы обмануть их (por lhe errarem), если смогут.
И тогда наши вернулись на свои корабли, где произвели дележ пленников, согласно жребию каждого, прочие же мавры [на берегу] вернулись в свои лагеря, уведя, однако же, с собою аларви.
И Антан Гонсалвиш, поскольку уже загрузил свое судно согласно приказанному ему инфантом, возвратился в Португалию. Нуну Триштан же проследовал далее, дабы исполнить тот приказ, что, как мы сказали ранее, был ему отдан. Однако после отбытия Антана Гонсалвиша, видя, что каравелла требовала починки, он приказал вытащить ее на землю, а там — почистить и исправить (correger), как ей подобало; и он выжидал прилива так, словно пребывал в порту Лиссабона[199], от каковой его отваги многие приходили в изумление.
И, продолжая свой путь, они прошли гавань Галеры, пока не достигли одного мыса, каковому дали название Белого (cabo branco)[200], где сошли на землю, дабы увидеть, не смогут ли составить какую-нибудь добычу. И хотя они нашли следы людей, а также сети, они, посовещавшись, решили вернуться, видя, что на сей раз не смогут превысить свой первый успех.
ГЛАВА XIV.
Как Антан Гонсалвиш и затем Нуну Триштан явились пред инфантом со своею добычей.
Не могу созерцать я прибытие сих кораблей с новостью о тех [доставленных] невольниках пред лицо нашего принца без того, чтобы не обнаружить [в сем] некоторого наслаждения, ибо мне кажется, что вижу я своими очами, какова была радость его. Ибо чем более желанны вещи и чем более величайших трудов ради них отдано было, тем более великое наслаждение приносят они с собою, когда человек может их взять.
О святой принц! Разве возможно, чтобы твое наслаждение и твоя радость имели какое-нибудь сходство с алчностью, когда постиг ты такое количество богатств, подобное тем, что издержал ты, дабы прийти к сей цели? И, видя теперь начало их возмещения, — разве не испытывал ты радость не вследствие количества тех [новых богатств], но вследствие надежды на другие, что мог ты взять?
Воистину, не для твоего великодушного сердца была память о столь малом богатстве! И по справедливости могу я назвать его малым в сравнении с твоим величием, без коего не смог бы ты и не разумел ни начать, ни завершить какую-либо долю твоих деяний. Но [было] лишь одно святое намерение, кое имел ты к поискам спасения для заблудших душ (согласно сказанному мною в седьмой главе сего труда), какового вследствие показалось тебе, когда узрел ты тех [пленников] пред лицом своим, что совсем ничего не издержал ты — таково было твое наслаждение видеть их. Хотя сила величайшего блага была на их стороне — ведь, хотя тела их и пребывали [теперь] в некотором подчинении, то было малостью в сравнении с их душами, кои [отныне] должны были навек обладать свободою истинною.
Антан Гонсалвиш прибыл первым с долей своей добычи; а затем Нуну Триштан, коего нынешний прием и последующая награда соответствовали его прошлому труду так же, как и плодородная земля при малом засеве своему возделывателю, коя и с тою малою долей, что получает, споспешествует великим улучшением плода.
ГЛАВА XV.
О том, как инфант дон Энрики направил свое посольство к святому отцу, и об ответе, что воспоследовал.
Хотя язык тех пленников не смог быть понят никакими иными маврами, что были в сей земле, как свободными, так и пленными, для начала хватило и того, что смог сказать тот рыцарь [Адаху], коего привез Антан Гонсалвиш, чрез что инфант смог узнать весьма великую долю имевшегося в земле, где тот проживал.
И, учитывая, сколь необходимо было многократно отправлять туда снаряженные корабли со своими людьми (там, где по необходимости надлежало сражаться с теми неверными), посему приказал он тотчас послать к святому отцу, дабы просить у него поделиться с ним богатствами святой Церкви, для спасения душ тех, кто в трудах сего завоевания обретет свой конец[201].
В каковом посольстве направил он славного рыцаря ордена Христа, коего звали Фернан Лопиш Дазеведу [ди Азеведу], человека большого благоразумия и авторитета, за что был он сделан старшим командором (comendador mor) в том ордене, а также в совете короля и инфанта.
Были, впрочем, у него и иные вещи великой важности, кои следовало испросить у того великого понтифика, как, например, индульгенции для [церкви] Святой Марии Африканской, что находится в Септе, вместе со многими иными милостями, кои вымолил он у папы, истинную суть коих в общей истории королевства вы сможете узнать.
Что же касается той части, о коей подобает здесь написать, то святой отец был весьма рад предоставить подобную милость, согласно тому, что можете вы более пространно видеть по списку его письма, кое мы здесь приводим для лучшего вашего разумения.
«Eugenius, episcopus, servus servorum Dei[202], и пр. К памяти и напоминанию во веки веков. Хотя и незаслуженно имеем мы долю [власти] нашего Господа Иисуса Христа, каковой не отказался быть принесенным в жертву ради спасения рода человеческого, неустанными заботами склоняемся мы к тем делам, кои суть уничтожение заблуждений и злодеяний неверных, и дабы тем скорее (mais toste) души добрых и католических христиан пришли к спасению.
196
197
Что касается племени
198
По поводу этимологических вопросов, связанных с этим названием, см. прекрасный труд
«
Среди различных африканских племен, вторгшихся во Францию, было несколько говоривших на разных языках. М. Рено в упомянутом сочинении говорит:
”Une partie seulement parlait la langue arab; le reste faisait usage du berber, ou de tout autre idiome”. Этот ученый ориенталист цитирует [в доказательство этого утверждения] арабского автора Ибн-Алькутья (см.
199
200
201