Трудолюбивый и независимый сельский труженик, которого называли «частнособственником», всегда был головной болью либеральных партийных функционеров и вызывал своим трудолюбием и независимостью их ненависть, доходящую до страха и истерики. Этими чувствами и продиктованы многие решения по сельскому хозяйству в период хрущевского правления. Надо сказать, что благодаря предвоенным усилиям Сталина к началу войны вождь ликвидировал всякую партийную оппозицию и превратил центральный аппарат партии в рабочий инструмент для исполнения своей воли. С началом Великой Отечественной войны центральная духовная структура государственного управления повернулась вершиной вверх и стала представлять собой подобие духовной структуры царской России, но наличие партии и безбожный фундамент марксизма-ленинизма не могли исчезнуть сами по себе и сохраняли в низовых звеньях номенклатуру еще ленинских кадров, среди которых были и «тридцатитысячники». Никакого возврата к системе земского самоуправления в этих условиях не могло произойти и не произошло. Как во время войны, так и в послевоенное время государство и партия нуждались в прогнозируемых поставках сельхозпродуктов. Из колхозного производства в первые дни войны было реквизировано все поголовье лошадей, которое являлось главным подспорьем сельскохозяйственного производства. В нашем колхозе да и в других колхозах страны на полях и фермах работали только женщины, а в качестве тягловой силы использовали пару быков, а часто и сами впрягались в плуг вместо лошади. В это время председателем колхоза оставался здоровый мужчина-тридцатитысячник, сохраненный на своей должности по «брони» райкома. Его не брали на фронт, считая, что его контроль и руководство, а главное, обеспечение выполнения плановых заданий столь же важны для страны, как и участие в боевых операциях.
Но ведь колхоз не ГУЛАГ, за женщинами, работающими на полях и фермах, не поставишь «вертухаев» и надсмотрщиков. Они честно работали с утра до ночи, не за страх, а на совесть, так как были крестьянами и еще не потеряли наследственной любви к земле, скоту и физическому труду. Не партийное руководство безграмотных в сельском хозяйстве бывших рабочих-тридцатитысячников, а наследственное трудолюбие женской части крестьян глубинных деревень и сел позволило во время войны обеспечить надежные поставки продовольствия для десятков миллионов воинов Советской Армии, тружеников индустриальных центров и городского населения огромной страны. Ведь фронт не голодал, и подавляющие объемы продовольственных продуктов страна производила собственными силами — из того, что производили колхозы. Я не знаю, какие объемы в процентном отношении составляли американские поставки продовольствия по ленд-лизу, но все аналитики отмечают, что они были лишь незначительным подспорьем в продовольственном обеспечении СССР во время войны, а главным кормильцем и спасителем фронта и тыла оставалось колхозное производство. По сравнению с довоенным периодом обобщенный духовный треугольник развернулся на 60 градусов и стал соответствовать божественному устроению и структуре империи. Но сотни тысяч колхозов продолжали оставаться духовными химерами, где власть принадлежала не лучшим и честным людям деревни, а партийным функционерам, погонялам-надсмотрщикам, тайным и явным пьяницам, духовное двуличие которых позволяло им гибко реагировать на мнения «верхов» и исполнять любые абсурдные указания ради сохранения собственной власти. Власть является огромной силой для духовного подчинения развращенных человеческих душ. Настоящий крестьянин, в царские времена избранный системой земского самоуправления исполнять управленческие обязанности, воспринимал их не в радость, а как тяжелую дополнительную ношу и обузу.