— Ни боже! Скорее по Карлу Юнгу. Все на тончайших ассоциациях.
Я оглянулся. Заведение пусто. Оно и понятно — цены, сука, кусаются. Как, верно, кусаются и живые аллигаторы, резвящиеся под хрустальным полом.
— Опасаетесь? — взяла меня под локоть брюнетка Галина Алексеевна. — Зря! Они, что овечки.
— Аллигаторы питаются только раз в месяц, — положила в тарелку крокодильего мяса блондинка Елена.
— Вдруг именно сегодня у них день кормежки? — волосы на моей голове зашевелились, одно земноводное глянуло мне прямо в глаза.
— Пол сделан из бронебойного хрусталя, — усмехнулся Салямский. — Его и танк не пробьет. По крайней мере, так уверяет администрация.
— В этом-то и вся фишка… — с треском жевал пупырчатый огурец живописец Заруб. — Чувство близкой смертельной опасности!
Загорелся экран огромного монитора. На нем появился хор Российской Армии. Грянула величавая песня. Понизу экрана пропечатывались субтитры.
Сподвижники Салямского запели с энтузиазмом. Громче всех голосил Заруб Махмутович. И если в бытовой речи он говорил явно с грузинским акцентом, то песню о сталинском воинстве распевал чисто по-русски.
Салямский пел шепотом. Из его уст нельзя было разобрать ни одного словечка. По толстым щекам Аркадия Владимировича струились скупые мужские слезы.
Я толкнул инспектора:
— Самое время его спросить о вертикальном шкафе. Глядите, как он расчувствовался.
— Подождем чуток. Я нужный миг чую интуитивно.
Песня закончилась.
Салямский вытер слезы ресторанной салфеткой.
— Какие люди были, блин?! — произнес тоненько.
— Предлагаю всем выпить стоя за моего земляка. За товарища Сталина! — поднял рюмку Заруб Махмутович.
— Нет, — нахмурился Салямский. — Мы лучше стоя выпьем за сегодняшнюю вертикаль.
— Как же здесь хорошо! — одернула короткую юбку Елена, ястребиным взглядом скользнув по ширинке Салямского.
С экрана же полилась новая песня:
Песню эту за столом исполнили вяло. О Сталине с яростью, а тут по инерции.
К моему уху склонился Салямский:
— Меня больше всего волнует этот шкаф. Как туда попадают бабки — выше моего разумения.
— Может, ночью подкладывает курьер из Газпрома? — предположил я.
— Так ведь деньги появляются, если только я открою.
— Ну да…
— Мистика! Будто зайца достаю из пустого коробка за уши. И фокусником каждый раз оказываюсь именно я.
— Вы бы радовались! — усмехнулся Рябов.
— Да я же с ума схожу от этого шкафа. Может, именно поэтому перманентно впадаю в детство. Требую себя купать в корыте. Теребить петушок. Так хочется спрятаться от этого кошмара за материнской доброй юбкой.
— А почему вас позвали в Газпром? — сыскарь навалил себе в тарелку салат из манго и авокадо.
— Я же троюродный племянник Алексея Мюллера. Как-то поздравил его с Днем России открыткой, он позвал. Дал хлебное место.
— А до этого кем вы работали? — подцепил я вилкой кусок крокодильего мяса. Разжевал. Ничего… Вроде куриного.
— Учителем пения в тюремной школе. На Колыме.
— Какой счастливый зигзаг судьбы! — ковырялся Рябов в зубах балабановской спичкой.
Салямский передал метрдотелю визитку с заказом песни.
Метр с уважением склонил набриолиненный пробор головы.
На экране вновь возник хор Российской Армии.
Артиллеристы, Сталин дал приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас…
— Все танцевать! — с властным выражением лица встал Салямский.
Вопреки музыкальному посылу Заруб Махмутович пошел по кругу в национальном танце, эдаким грузинским соколом.
Галя и Лена выступили на хрустальный пяточек танцпола лебедушками. Черная лебедушка и белая. Ведьмы ли они? Вряд ли…
Салямский танцевал сомнабулически, еле передвигая ногами. Похож был на обрусевшего пингвина, толстого и манерного.
Я тоже было ринулся к пяточку, да Рябов придержал меня за полу пиджака:
— Не дергайтесь!
На словах «Из тысяч грозных батарей, за слезы наших матерей, за нашу Родину — огонь! Огонь!» в зал вошла худенькая и высокая девушка в кожаном костюме. На плече у нее лежал гранатомет.
Рябов схватился за кобуру потайного браунинга: