– Дело было так, – сказал Геннадий Эдуардович. – Когда стало ясно, что топтание на месте становится губительным для страны, мы решили создать несколько параллельных групп, поставив перед ними задачу разработать внятную программу экономических реформ с конкретным инструментарием ее выполнения – проектами законов, указов, постановлений правительства. В этом направлении работали группа Сабурова, группа Гайдара… Продолжались и контакты с Явлинским (лично у меня они были очень тесными все предшествующие месяцы). Но уже достаточно скоро – особенно после того, как он стал заместителем председателя Комитета по оперативному управлению народным хозяйством СССР, – стало ясно, что ни по своим политическим устремлениям, ни по личным качествам Гриша не подходит для ведущей роли в будущем правительстве. Во-первых, он настаивал на сохранении союзного экономического пространства, я бы даже так сказал – сохранении его любой ценой. Во-вторых, что касается его личностно-волевых качеств… Он человек, как бы это сказать, достаточно “маневренный”… То есть принять какое-то практическое решение и биться за него он не может… Поэтому никаких конкретных предложений работать в новом правительстве никто Явлинскому не делал. Уже в сентябре, когда я поехал к Ельцину в Сочи для обсуждения вопросов о том, что делать с экономикой, было ясно, что от Григория мы ничего полезного не получим.
– Откуда ж тогда взялась эта версия про разговор в вашем кабинете?
– Я такого не помню. Более того, никаких проектов указов о том, что первым вице-премьером станет Явлинский или Гайдар, никогда в жизни не было. Реально события развивались так. Самым желанным кандидатом на пост премьера для нас был Юрий Алексеевич Рыжов. Однако он отказался им стать. Тогда, в некотором смысле от безысходности, вышли на идею обратиться к Съезду, чтобы он предоставил самому президенту полномочия возглавить правительство. Когда эти полномочия были даны, никаких разговоров о том, что Явлинский станет первым замом, повторяю, даже близко не было…
– Странно, что сам он все это так описывает…
– В принципе, это можно понять. В то время я очень интенсивно общался со всеми, кто так или иначе был заинтересован в профессиональной работе во властных структурах. Дело в том, что все это на мне висело. Прежде всего – кадровые вопросы. И расставание с членами кабинета Силаева (Ельцин ни с одним из них не встречался и не разговаривал), и предложения по составу нового кабинета. Поэтому в какой-то момент мы действительно могли сидеть в этой комнате отдыха и просто так, абстрактно обсуждать какие-то варианты: а что, если так, а что, если этак?.. Но я категорически настаиваю и в этом отношении полностью за себя ручаюсь, – никаких конкретных разговоров о том, что он мог бы котироваться на пост первого вице-премьера, близко не могло быть. Тогда эта тема в отношении Гриши уже была закрыта.
Небызинтересно, конечно, посмотреть, что говорит про “вариант Явлинского” сам тогдашний президент. Признавая, что Григорий Алексеевич в ту пору был “самым популярным экономистом в стране”, Ельцин также отрицает, что возлагал на него какие-то надежды как на одного из возможных руководителей правительства:
“…Измученный борьбой за свою программу (“500 дней”. – О.М.), он уже приобрел некоторую болезненность реакций. Кроме того, чисто психологически трудно было возвращаться во второй раз к той же самой – пусть и переработанной – программе “500 дней” и ее создателям”.
В общем, в правительство реформаторов Явлинский не попал. На все последующие годы главным для Григория Алексеевича стала беспощадная критика реформ, проводимых другими. Лично для него, наверное, так оно вышло и лучше: своим жизненным примером он вновь доказал, что позиция критика несравненно более комфортна и безопасна, нежели положение тех, кто что-то реально делает. Я уж не говорю о том, что сегодня, когда тот, начальный этап реформ, уже далеко позади, имя Явлинского не вызывает ничего похожего на то всеобщее (почти всеобщее) отторжение и ненависть, какую вызывают, допустим, имена Гайдара и Чубайса. Так что очень везучим человек оказался.
6 ноября, аккурат перед бывшим великим праздником, Ельцин подписал указ, в котором возложил на себя обязанности главы правительства РСФСР.
Другими указами Геннадий Бурбулис был назначен первым вице-премьером, вице-премьерами – Егор Гайдар и Александр Шохин.
По словам Бурбулиса, главным основанием для выдвижения Гайдара на роль ведущего реформатора стали итоги работы его группы. Сам Ельцин вспоминает об этом несколько иначе. Да, на стол ему легли различные “концепции, программы”, из которых надо было выбрать наиболее подходящую. Да, госсекретарь Геннадий Бурбулис советовал ему остановиться на программе Гайдара. Однако президенту, по его словам, “выбор главного “экономического рулевого” хотелось “совершить осмысленно, не торопясь, не оглядываясь на чужое мнение”. Решающими для президента стали такие мотивы:
“Гайдар прежде всего поразил своей уверенностью. Причем это не была уверенность нахала или уверенность просто сильного, энергичного человека, каких много в моем окружении. Нет, это была совершенно другая уверенность. Сразу было видно, что Гайдар… очень независимый человек, с огромным внутренним, непоказным чувством собственного достоинства. То есть интеллигент, который, в отличие от административного дурака, не будет прятать своих сомнений, своих размышлений, своей слабости, но будет при этом идти до конца в отстаивании принципов, потому что… это его собственные принципы, его мысли, выношенные и выстраданные.
Было видно, что он не будет юлить. Это для меня было неоценимо…
Гайдар умел говорить просто. И это тоже сыграло огромную роль… Он не упрощал свою концепцию, а говорил просто о сложном. Все экономисты к этому стремятся, но у Гайдара получалось наиболее убедительно. Он умеет заразить своими мыслями, и собеседник ясно начинает видеть тот путь, который предстоит пройти”.
Всякий, кто когда-либо сталкивался с Егором Тимуровичем, подтвердит, что это совершенно точная его характеристика.
“И, наконец, два последних решающих фактора, – продолжает Ельцин. – Научная концепция Гайдара совпадала с моей внутренней решимостью пройти болезненный участок пути быстро. Я не мог снова заставлять людей ждать. Оттягивать главные события, главные процессы на годы. Раз решились – надо идти…”
Вот все-таки и гайдаровской концепции Ельцин коснулся. Той, которая, среди прочих, была представлена на его суд. Вряд ли он ее как следует понимал или хотя бы более или менее подробно познакомился с ней. Но то, что он принял ее своим внутренним, интуитивным чутьем, – этому вполне веришь. Ельцин – человек чуткой интуиции.
А вот быстро пройти “болезненный участок пути”, к сожалению, не получилось. Тут сказалось и яростное сопротивление не приемлющих реформы, и частые колебания, нерешительность самого Ельцина.
“…Гайдар дал понять, что за ним стоит целая команда очень молодых и очень разных специалистов. Не просто группа экспертов, а именно ряд личностей, самостоятельных, рвущихся в дело, без комплексов… И мне страшно захотелось с ними попробовать, увидеть их в реальности.
Короче говоря, было очень заманчиво взять на этот пост человека “другой породы”.
В самом конце Ельцин довольно бесхитростно упоминает еще об одной причине, почему он остановил свой выбор на Гайдаре: Егор Тимурович – внук знаменитого писателя, с именем которого “выросли целые поколения советских детей”, в том числе и сам он, Ельцин, и его дочери. Так что он поверил “еще и в природный, наследственный талант Егора Тимуровича”.
Вот такие мотивы двигали президентом Российской Федерации, когда на роль фактического главы правительства реформ он выбрал Егора Гайдара.
“Самое главное, – говорит в заключение Ельцин, – и теперь я в этом выборе не раскаиваюсь”.
…Вскорости после указа 6 ноября, которым назначались руководители правительства, был сформирован и весь кабинет. Теперь – вперед!
НАЧАЛО РЕФОРМ, НАЧАЛОСОПРОТИВЛЕНИЯ
“Ученые мальчики в розовых штанишках”
Сейчас известные события октября 1993 года принято обозначать краткой формулой: “расстрел парламента”. Вот-де проклюнулись в России робкие ростки демократии, но тут же были беспощадно уничтожены танковыми выстрелами. Ощущение такое, что в здании парламента – Белом доме – в тот момент притулились все сплошь демократы, народолюбцы, правдоборцы, против которых президент с диктаторскими замашками, не имея других аргументов, применил грубую силу, – попросту говоря, утопил их в крови.