И через неделю, убедившись, что гуннский дух окончательно отбит и римские бездомные собаки не шарахаются от меня, поджав хвосты, я дал объявление в вечерней газете:
Для г-жи Т-ской Екатерины Глебовны имеются важные сведения из России.
Она может осведомиться в любой из грядущих четвергов с шести до девяти пополудни по адресу…
Ждать пришлось еще неделю.
Однажды в четверг, когда сердце, по обыкновению, уже начинало выпрыгивать из груди, а именно за пару минут до пяти пополудни, под нашими окнами возникло и замерло, продолжая как-то неуловимо скользить сквозь пространство, длинное черное авто.
С шоферского места вышел человек под идеальным белым кругом фуражки и, механически обойдя эту огромную черную пулю, открыл заднюю дверцу.
Красивая женщина, еще не дожившая до бальзаковского возраста, вся в темном, возникла вовне… и, подняв взгляд, чуть рассеянно посмотрела на наши окна.
Я затаил дух и подумал: «Ныне отпущаеши…»
И с величайшим напряжением улыбнулся маме.
— Мама, ты помнишь, я говорил о возможном визите в четверг? Гость, как видно, пожаловал… Только не хлопочи. Чашки кофе довольно.
Колокольчик в прихожей брякнул, и я, сдерживая себя, неторопливо двинулся к двери.
— Вы господин Арапов?
— К вашим услугам. — Я поклонился.
Озноб пересилило жаром.
За ней стоял, направляя в меня вольфрамовый взгляд, высокий и молодой человек в белой шоферской фуражке.
— Марко, подожди внизу, — сказала она по-итальянски, не глядя на него.
И грациозно вступила в прихожую.
На столе, рядом с моей чашкой и неподалеку от сахарницы, лежал пакет, очень похожий на тот, что передал мне в руки полковник Чагин.
Она пристально посмотрела на пакет. Тонкие черты лица, серые глаза — и немного эмигрантской бледности… Только губы чуть-чуть, по-южному, пухлы и ласковый пушок над верхней губой. Остальное же — грациозный холод, изящество недоверия… Трудно было бы спрашивать ее о нужде и обстоятельствах… и эта черная сумочка, дочка роскошного черного авто, скользящего внизу сквозь пространство…
— Я вас внимательно слушаю, Николай Аристархович.
Вдруг я подумал, старше она меня или нет. И усмехнулся… о чем сильно пожалел. Потом пожалею еще сильней.
— Видите ли, Екатерина Глебовна, мой долг — исполнить… — От волнения чуть не выпалил разом: «последнюю волю». — Исполнить поручение Аристарха Ивановича Чагина.
Улыбка Екатерины Глебовны раскололась.
— Он… где? — спросила она, вытягиваясь в струнку.
Я тоже вытянулся, вздохнул поглубже, подумал: «Так-то лучше…»
— Екатерина Глебовна, я — печальный вестник. Аристарх Иванович Чагин ушел из жизни на моих глазах. В Маньчжурии.
Она побледнела, закрыла глаза и шепнула:
— Так далеко…
Потом я долго смотрел на поверхность кофейной тьмы, что была абсолютно гладка и недвижна. Когда я очнулся, то увидел, что лицо Екатерины Глебовны светло и смотрит она в окно, на Рим. Потом очнулась и она.
— Извините, — бескровно улыбнулась она. — Вы его хорошо знали?
— Всего несколько дней… но самых горьких дней нашей жизни.
— Аристарх был прекрасным человеком, — сказала она, словно опять прося у меня извинения.
— Екатерина Глебовна. — Я положил руку на пакет и почувствовал себя уверенней. — Полковник перед смертью поручил мне передать вам…
— Что это? — перебила она меня и с испугом отстранилась.
И в эту минуту я совершил самую тяжкую ошибку.
— Видите ли, это — двадцать очень древних и очень золотых ценных монет. Пусть вас не удивляет такая странная коллекция…
И осекся.
Она медленно и грустно качала головой.
Воздух каменел, превращался в лед. Я застывал во льду.
— Я не могу принять этих денег… Я знаю, что Аристарх думал обо мне… как я здесь, одна. Он был прекрасным человеком… Николай Аристархович, я вынуждена сообщить вам, что я замужем… — Льдинки на ее губах ломались, ломались, мучительная улыбка не таяла. — Мой муж — итальянец. Маркиз Ч-ти… У меня теперь нерусская фамилия.
— Он, несомненно, прекрасный человек.
Ее плечи опустились. Она сникла.
— Зачем вы обижаете меня?
«Ты не гипербореец, а сволочь», — сказал я себе, но не мог подавить в себе нараставшую злость.
— Простите, Екатерина Глебовна, простите меня, ради бога. Все ломается внутри.
— Я вас понимаю. Я полагала, что и вы меня поймете… Наконец, мы с Паоло знакомы не один год… Почему вы так смотрите на меня?