Неизбежная субъективность и этой, подчеркивающей свое беспристрастие, Хроники вскрывается внимательным анализом, а после этого, с необходимой "поправкой к компасу" Генриха, его произведение оказывается обильным достоверными сведениями и многосторонне драгоценным историческим источником. Самый стиль автора и его литературное мастерство не лишены интереса для исследователя средневековой литературы и идеологии.
Помимо этого, чисто научного, значения, Хроника, без сомнения, обладала и обладает значением политическим, непосредственно связанным с различным восприятием ее читателями в разные эпохи ее литературного бытия. Это, однако, тема для особого исследования, и здесь мы коснемся ее лишь очень кратко.
Ливония, прежде чем стать в наше время комплексом национальных государств, в течение ряда веков была объектом колониальной эксплоатации со стороны сильных соседей (Германии, Дании, Польши, России). Любой из этих "обладателей" старался обосновать свои "права" и теоретически, но Хроника Генриха как апология немецких завоевателей, не всегда годилась для таких обоснований. Так как она при том и в немецкой ориентации занимает особую позицию, то была не в почете иногда и при немцах, а именно — в течение всего долгого времени, когда перевес в Ливонии был на стороне ордена. В XIV-XVII вв. ею пользовались, но пользовались мало и отрывочно[146], для более или менее широкого круга читателей она оставалась в забвении[147].
Открытая Грубером в половине XVIII в. и тогда же впервые напечатанная, Хроника первоначально вошла только в научный оборот, но позднее стала материалом, темой и средством политических дискуссий. Наиболее яркие моменты интереса к ней в дальнейшем совпадают с периодами особенного подъема национально-немецкого самосознания, как общегерманского (в половине XIX в. и после франко-прусской войны), так и специально прибалтийско-немецкого, обострявшегося временами в связи с внутриимперскими российскими отношениями. В последней четверти XIX в. и в начале XX в. Хроника нередко бывает орудием ожесточенной борьбы пангерманистов и обрусителей. Шовинисты обоих лагерей пользуются ею одинаково пристрастно, но не угасает к ней и научный интерес.
Наконец, в наши дни — две причины вновь и в очень сильной степени обусловливают особенное внимание к Хронике: во первых, образование на прибалтийской почве новых национальных государств и возникновение, в связи с этим, новых историографических запросов; во вторых, откровенное и упорное стремление фашистской Германии вовлечь в свою орбиту или даже подчинить себе эти новые прибалтийские государства, а в связи с этим — поиски исторических обоснований немецких "прав" на покорение.
Идеологи фашистской экспансии, полагая, что "право народа на землю вытекает из тех кровавых жертв, которые он принес для этой земли"[148], не прочь заняться историей, хотя бы для установления количества этих "кровавых жертв".
Тем интереснее Хроника для советского историка и для советского читателя. Очень своевременно и очень поучительно, пользуясь откровенностью средневекового хрониста, убедиться в том, что "кровавые жертвы" немцев в Прибалтике были ничтожно малы по сравнению с реками чужой крови, пролитой ими; что "жертвы" приносились завоевателями не "для этой земли", а исключительно для себя самих; что подлинной жертвой, их жертвой была разоренная, подавленная и обращенная в пустыню Ливония. Йог. Дан. Грубер в предшествующем его изданию льстивом посвящении книги Георгу II, королю английскому, с пафосом говорит о том, что немцы, овладев Ливонией, "варварский и дикий народ, живший без бога, без закона и без короля, привели к культуре, к познанию божественного и соблюдению справедливости". Совершенно та же точка зрения, оправдывающая насилие цивилизаторскими целями жива и поныне. Небесполезно поэтому прочитать у Генриха, в чем собственно состояло приобщение Прибалтики к европейской культуре ("христианско-германской скотской культуре")[149] руками немецких авантюристов, и как, несмотря на героическое сопротивление, маленькие и независимые народы были растоптаны циническими завоевателями и на столетия обращены в рабство.
146
Г. Гильдебранд (о. с., стр. 145-161) и особенно Л. Арбузов (о. с., Acta Un. Latv., XV, стр. 285-333) находят следы пользования Хроникой Генриха или свидетельства о том в следующих источниках: Германн фон Вартбергэ (ок. 1378), Libellus gestorum (м. б., XIV в.), некоторые документальные данные XV в. об использовании Хроники противниками датской гегемонии в Прибалтике; Теодерих Нагель (XV в.), Крантц (ум. в 1577), Гетелэн (1541), Беккер-Писторий (1548), Хроника Кариона (1562), Eucaedius-Unverfehrt (1564), Руссов (1578-1584), Тизенгаузен (1575, ок. 1578 и 1587), Брандис (ок. 1600), Hiarne (ум. в 1678), Лодэ и Вернер (ок. 1677), Кельх (1695), Бреверн (1698). Несмотря на то, что этот перечень довольно велик, он отнюдь не свидетельствует о широте пользования Хроникой, так как заимствования из нее ничтожны.
147
Чем и объясняется малочисленность рукописей ее. Ср. Л. Арбузов, о. с., Acta, XV, стр. 286 и сл.