— Катя, ты сегодня невозможна. — Александр поднялся, прошёлся по кабинету, остановился перед Катей. — Я не знаю, чем я тебя прогневал, и не знаю, чем тебя успокоить. Я могу только повторить то, что сказал тогда в Бабигоне: как только представится возможность, я женюсь на тебе.
— А когда она представится?
— Я не знаю, это в руках Господа. Мы все его слуги. Но и до того, как это произойдёт я клянусь тебе, ты не будешь ни в чём нуждаться. Ты будешь иметь всё, что хочет иметь женщина.
— Женщина хочет, прежде всего, иметь семью.
— Ты действительно невозможна сегодня, — Александр с трудом сдерживал раздражение. — А разве мы — не семья? Разве я тебе не несу всего себя — мою страсть, мои мысли, мои чувства, мои надежды и сожаления; и не только о нас, о нашей судьбе, но и о судьбах России, Пиропы. У меня министры не знают того, что знаешь ты. Мир и узнает после тебя. А с тобой я советуюсь, с тобой, здесь, принимаю решения... Чем же мы не семья? — Он смотрел на неё в упор, она отвела взгляд. — На балы вместе не ездим? Ездим. Порознь, но ездим. Разве мы не вместе отдыхаем? И в Царском, и в Петергофе, и в Париже, этим летом в Эмс поедем. Что же ещё нужно женщине?
Катя судорожно вздохнула и сказала тихо:
— Её величество сказала, что дети.
— А она не сказала, что в результате, родив восемь детей, она потеряла привязанность супруга? — Он надел мундир. — Ладно, моя радость, ты сегодня не в духе, я тоже что-то устал. Расстанемся до следующего раза, я приеду к тебе на дачу. Я буду молиться, чтобы к тебе вернулась твоя нежность. — Он коснулся губами её волос и хотел уже идти, но она резко притянула его к себе, прижалась.
— Сашенька... Ты не бросишь меня? Правда? Мы всегда будем вместе, всегда?
— До самой смерти, мой душонок, — прошептал Александр вдруг дрогнувшим голосом. — Клянусь тебе.
Катя в своей комнате на втором этаже расчёсывала перед сном волосы. Потом она скинула халат, задула лампу и собралась было лечь в постель, как вдруг увидела в проёме балконной двери мужскую фигуру.
— Саша, ты? — обрадовалась она.
— Тс-с, — тихо произнёс незнакомый мужской голос. — Не пугайтесь.
— Кто вы? — От страха её голос сел.
— Тот, кто потерял голову из-за вас.
— Я буду звать на помощь, уходите.
— Чтобы выставить себя в смешном виде? Я не грабитель, не вор, — он шагнул к ней навстречу, она прижалась к стене. — Я ничего не возьму у вас. Это вы, вы у меня похитили мой покой, моё сердце. Это я зову на помощь — верните мне их... — Он сделал ещё шаг к ней.
— Не приближайтесь, я закричу.
— Зачем? Чтобы сбежались люди?
— Уходите!
— Я уйду. Но прежде я хочу сказать вам то, что не решился бы сказать днём, при свете. Темнота придаёт мне смелости. И я не вижу вашего лица, вашего негодования, и могу думать, что вы благосклонны ко мне, и это помогает мне объясниться вам...
— Я не хочу вас слушать, уходите тотчас же.
— Я не уйду, пока не скажу всего. И если вы хотите, чтобы я ушёл, дайте мне выговориться. Я не трону вас, не бойтесь.
— Кто вы? Я знаю вас?
— Да. Мы танцевали на маскараде.
— Ах, вы один из тех, кто...
— Да.
— Но какой именно?
— Какая разница, если вы и тогда не видели моего лица. Можете звать меня господин X. Скажу; что я тот из двух, кто без памяти влюбился в вас.
— Но вы же тоже меня не видели без маски.
— Там — нет, но после... Не один раз. Издалека и совсем близко. Иногда я почти касался вас, и мне большого труда стоило удержаться, чтобы не сказать: это я... И вот теперь я здесь, подле вас, и я говорю: это я, который молит об одном лишь — позволить ему быть подле вас, чтобы ежедневно, ежечасно говорить вам о своём чувстве... Да, да, я знаю ваши обстоятельства, сегодня вы в плену заблуждения, но скоро оно рассеется как дым... Вы станете лишней, вас отбросят как перчатку... Молчите, не отвечайте, я знаю, что сегодня вы не можете даже признаться себе в этом, вы всё поставили на эту карту, но я знаю свет, я игрок, я, верно, знаю, что эта карта будет бита, эта игра всегда проигрывается, в неё нельзя выиграть, хотя на кону и стоит так много надежд, но на бубновую даму всегда найдётся червовая — рано или поздно, поэтому я молю вас — выйдите из игры сами, до этого, я помогу вам, вы прекрасны и молоды, вы созданы не для этих игр, тот, кто с вами сейчас, не может дать вам того, чего вы стоите: ни семьи, ни детей, ни верного будущего... Подумайте, что вас ждёт через год, два — презренье и жалость света, слёзы в подушку, одиночество... Доверьтесь же тому, кто, увидав вас, сразу понял, что вы — его судьба, кто готов стать вашей судьбой... И вы никогда об этом не пожалеете... — говоря это, X. приблизился к ней, взял её за руку, попытался обнять.