— Мари...
— Иди, Саша.
Он пожал плечами и пошёл к двери. Она сказала вслед ему:
— Эта женщина несёт тебе погибель. Когда в тебя стрелял Каракозов, ты спрашивал: за что? Теперь ты знаешь, за что. И я знаю. Это было в тот год и месяц. Когда в тебя стрелял Березовский в Париже, ты снова спрашивал: за что? Теперь ты знаешь, за что. И я знаю. Неужели ты не видишь в этом знак тебе, предупреждение? Это тебе говорит не обманутая ревнующая жена, это говорю я — та, прежняя, любящая и слепо верящая. Отступись, эта дорога ведёт к гибели...
Он медленно повернулся к ней.
— Я не могу теперь, — сказал он тихо. — Я теперь связан.
— О, Боже... — выдохнула она и отвернулась. В наступившей тишине было слышно, как тяжело ей дышать. Потом она спросила одними губами: — Кто?
Александр не услышал вопроса, он догадался.
— Мальчик.
— Дети знают?
— Надеюсь, нет.
— Сделай всё, чтоб они не знали, — сказала она вполне твёрдым голосом. — Они не я, они не простят...
— Неужели ты не понимаешь, что это скандал! — кричал Михаил Кате. Сидящие здесь же Сильвия и Варя молчали, отвернувшись. — Весь Петербург только об этом и говорит. Мы с Сильвией показаться нигде не можем — все сразу замолкают при нашем появлении, словно мы прокажённые какие.
— Я уеду, — сказала Сильвия. — Хватит с меня.
— Вот видишь, — сказал Михаил Кате, — а ты говоришь, это только твоё дело. А оно уже не твоё, оно уже вон скольких дело. Государь — он где, он там, — он посмотрел наверх, — до него этот шквал не достаёт, а нас может смести.
— Да что же мне теперь делать, Миша. Ведь Гошенька уже есть.
— Есть, есть... И я последний об этом узнаю. И выгляжу как последний идиот.
— Ну, а если б ты знал... что, что?
— Не знаю. Но было бы хоть время подумать, как себя вести. А тут — как снег на голову. Совсем зазналась. То — Мишенька, Мишенька, а как приблизилась к августейшему — стойте там, — он указал пальцем в угол комнаты. — Шесть лет мы с Сильвией как в витрине, все глазеют, за спиной шепчутся, улыбаются фальшиво. Но хоть раньше в лицо не плевали, а теперь — вот — я уже платок приготовил.
— Завтра же уеду, — сказала Сильвия. — Мой отец всегда говорил: подальше от трона, раздавят, не заметят.
— Да ладно, ты ещё на мою голову, — сердито посмотрел на неё Михаил. — Разъездилась.
— Ты думаешь, я шучу? С тобой или без тебя — уеду.
— Что значит — без меня? Как это без меня?
— Тогда вместе уедем. Пусть они тут сами разбираются в своих делах.
— Куда это я поеду теперь? Когда с железной дорогой ещё не всё определилось. И я ещё не получил всех своих денег. Получу, тогда видно будет.
— Тогда, может, уже ничего не будет видно, — возразила Сильвия. — В том числе и денег. И если ты думаешь, что Государь сможет заступиться за тебя, то ты ошибаешься. Ему за себя придётся заступаться.
— Как ты говоришь о нашем императоре?
— Так же, как и о своём короле. Чем ваш лучше?
— Что ты сравниваешь! — возмутился Михаил. — Вашего, который... Смешно даже. И — всея Руси.
— Смотри, патриот, какой вдруг стал.
— Что значит — вдруг? Что ты такое говоришь?
— Ладно, ты не в присутствии, что ты пыжишься. Я надеюсь, Варвара Игнатьевна не побежит доносить на тебя.
— Как вы можете, Сильвия! — возмутилась Варя.
— А почему нет? У вас все друг на друга доносят, и это не считается предосудительным. Напротив, благонравно и поощряется.
— Откуда ты знаешь? — сердито спросил Михаил.
— Отовсюду. Да и ко мне, ты думаешь, не подкатывались с этим?
— К тебе?
— Ко мне. Чтоб я осведомляла о твоей сестре.
— Господи, свят... А ты что?
— А ты как думаешь?
— Я надеюсь, ты поставила их на место. С таким — к Долгоруковым. — Он повернулся к Кате. — Ты слышишь? Ты скажи Его величеству. — Сильвия усмехнулась: