— Ваше величество...
— Нет, нет, я просил вас, вы обещали...
— Александр Николаевич...
— Скажи ещё раз, это как музыка.
— Александр Николаевич, я не знаю, право, что сказать вам. Я бы очень хотела облегчить ваши страдания, правда, но я не знаю — как. Николай Александрович, царство ему небесное, был вашим другом, наследником ваших дел, он понимал их, мог верно судить о том, что есть ваша жизнь и долг, а я... Что я могу вам дать? Я ничего не знаю о государственных делах, о ваших обязанностях, вам со мной неинтересно будет, вы очень скоро скажите — какая глупая. Нет, не мне даже, мне ещё ладно б и себе. И правы будете. Зачем я вам? Просто как очередная прихоть? Игрушка на один день?
— Нет, нет, Катя, я знаю, чувствую, это не на один день и это не прихоть. Ты вправе не верить мне, но позволь мне доказать это тебе.
— Чем, чем вы это можете доказать?
Александр помолчал и сказал очень серьёзно:
— Жизнью своей. — Он позвонил. Вошёл Рылеев. — Отвези.
Рылеев молча поклонился и придержал перед Катей дверь.
— До завтра, — сказал ей вслед Александр. — Я буду в три ждать тебя в Летнем.
Александр шёл по аллее, сопровождаемый генерал-адъютантом Тотлебеном, оглядывался по сторонам. Но Кати не было видно. Дойдя до конца, он посмотрел на часы и повернул обратно. И услыхал голос Тотлебена:
— Ваше величество...
Он обернулся к нему. Тотлебен взглядом показывал на боковую аллею. Александр, радостно улыбаясь, повернулся в ту сторону и увидел... нет, не Катю, а своих молодых племянников — герцогиню Баденскую и герцога Лейхтенбергского; он был в военном мундире. Они радостно кивали ему. Александру не оставалось ничего иного, как пойти им навстречу.
А Катя в это время ходила по своей комнате, глядя то на часы, то в окно, не зная, на что решиться...
Племянники проводили Александра до ворот Летнего сада, выходящих на набережную, где его поджидал открытый экипаж. Вокруг толпились любопытные и желающие подать Государю прошение или жалобу.
Государь чуть наклонил голову в знак приветствия и уже было собрался сесть в коляску, как вдруг из толпы выскочил молодой человек[4]. Государь удивлённо обернулся к нему и увидел, как тот, выхватив из-за полы пальто пистолет, наводит его на него...
Грохот выстрела слился с грохотом от упавшего с подоконника горшка с цветком, который нечаянно задела Катя.
Катя собирала с пола рассыпавшуюся землю, когда без стука вбежала её невестка.
— Ой, какой ужас! В Государя стреляли.
— Господи... — Катя опустилась на пол. — Где?
— У Летнего сада.
— Он жив?
— Да. И чудо — невредим.
— Он доказал, доказал!
— Что доказал? Кто доказал?
— Ах, нет, ничего, — и она бросилась к выходу.
Катя подбежала к воротам. Там по-прежнему толпились люди и возбуждённо обсуждали происшедшее. Она прошла в сад, пошла по аллее. Она понимала, что его здесь нет, что её приход сюда бессмыслен, но и дома оставаться она не могла. Она вышла через калитку и крикнула извозчика.
— В церковь, — велела она извозчику.
— В какую, ваше благородие?
— В любую. В Казанский собор.
В соборе она молилась. И вдруг почувствовала на своём плече чью-то руку. Она обернулась — это был Рылеев.
Государь только недавно уехал. Он тоже благодарил Господа за чудо.
Он был здесь? — изумилась Катя.
Да. А вы не знали? — Рылеев недоверчиво посмотрел на неё. — А я думал... Но тем более хорошо, что вы оказались тут. Государь просил меня ехать за вами и пригласить, если вы соблаговолите, приехать к Его величеству к пяти часам.
4
4 апреля 1866 г. в императора Александра II при выходе его из Летнего сада в Петербурге стрелял Дмитрий Владимирович Каракозов (1840-1866). Схваченный на месте преступления Каракозов был арестован, и 31 августа 1866 г. верховный уголовный суд приговорил его к смертной казни. Он был повешен в Петербурге на Смоленском поле.