— Ааризиим! — крикнул Фараатаа. — Какие новости?
— Очень немного. О, Король Который Есть, мы ждем донесения с западного фронта, но это будет немного позже.
— А с линии фронта у Стейча?
— Мне сообщили, что лесные братья все еще не согласовали своих действий, но мы, наконец, добились их помощи в раскидывании густой сети вьющихся стеблей.
— Хорошо, хорошо. Но успеют ли они ее разложить, чтобы остановить продвижение лорда Хиссуна.
— Скорее всего да, о, Король Который Есть.
— И ты говоришь это,— спросил Фараатаа,— потому что это правда, или потому что это то, что, ты думаешь, я предпочитаю услышать?
Ааризиим уставился, разинув рот, и в смятении его формы начали видоизменяться так, что на мгновение он стал непрочным сооружением из переплетенных веревок, дрожащих на ветру, а потом сплетением длинных негнущихся прутьев, набухших с обоих концов, и лишь потом снова стал Ааризиимом. Тихим голосом он сказал:
— Вы очень несправедливы ко мне! О Фараатаа!
— Возможно. Если это правда, то и все остальное тоже, и я признаю, что это правда,— холодно произнес Фараатаа.
Дождь над головой звучал все громче, ударяя по лиственному шатру джунглей.
— Иди и возвращайся, когда получишь новости с запада.
Ааризиим исчез во тьме деревьев. Фараатаа, сердитый, беспокойный, начал снова чертить схему.
С запада шла армия. Несчетные миллионы Неизменчивых, руководимые волосатым лордом по имени Дивис. Это был сын прежнего Коронованного лорда Вориакса.
"Мы убили твоего отца, когда он охотился в лесу. Ты знаешь это, Дивис? Охотник, который произвел смертельный выстрел, был пиуриваром, хотя носил лицо лорда Замка. Видишь? Жалкие формодеи могут убить Коронованного! Мы можем убить и тебя, Дивис, если ты будешь таким же беспечным, как твой отец".
Но Дивис (он, конечно, не знал, как погиб его отец; не было у пиуриваров другой столь же тщательно охраняемой тайны!) вовсе не был беззаботным, мрачно размышлял Фараатаа. Его штаб находился под плотной охраной преданных рыцарей, и не было возможности проникнуть через эту линию убийце, как бы умело он ни маскировался. Злыми, колющими ударами остро заточенной палки Фараатаа все глубже выкапывал в речном песке линии продвижения Дивиса. Его армии шли из Хитрона вдоль внутренней гряды огромных западных гор, пробивая дорогу в дикой местности, которая всегда была бездорожной, и сметая все на своем пути, заполняя Пиурифаину бесчисленными войсками, засоряя святые потоки, затаптывая святые могилы.
Против орды Фараатаа был вынужден пустить свою армию пилигригормов. Он жалел об этом, поскольку это было, пожалуй, его самое опасное биологическое оружие, и он припас их для того, чтобы запустить в Ни-мое или Хинторе на какой-то более поздней стадии войны. Живущие на земле ракообразные размером с ноготь, они были покрыты панцирем, который нельзя было разбить молотком, и имели несметное количество быстро передвигающихся ног, которые генетики Фараатаа сделали острыми, как пилы. Аппетит у пилигригорма был ненасытный… Ему ежедневно требовалась масса в пятьдесят раз больше собственного веса. И удовлетворял он свой аппетит, вскрывая любое теплокровное существо, встретившееся на пути, и жадно поглощая его внутренности.
Пятьдесят тысяч пилигригормов, полагал Фараатаа, могут привести в полное смятение город, размером с Хинтор за пять дней. Но теперь, когда Неизменчивые вторглись в Пиурифаину, ему пришлось выпустить пилигригормов не в городе, а на земле самой Пиурифаины в надежде, что они приведут огромную армию Дивиса в смятение и бегство. Никаких сообщений, однако, еще не поступало об успехе этой тактики.
На другом краю джунглей, где Коронованный вел на юг вторую армию по другому непроходимому пути, вдоль западного берега Стейча, план Фараатаа был иным: протянуть сеть бесконечной и непреодолимой паутины из вьющихся клейких стеблей, чтобы вынудить их идти все дальше и дальше в обход, пока они окончательно не заблудятся. Трудность этой уловки состояла в том, что никто не мог эффективно управлять раскладыванием сети, кроме лесных братьев — этих приходящих в бешенство маленьких обезьян, которые выделяли вместе с потом фермент, защищавший от клейкого вещества стеблей. Но у лесных братьев было мало оснований любить пиуриваров, которые веками охотились на них из-за вкусного мяса, и получить их помощь в таком деле было отнюдь не легко.