— Нет, Терион,
— Если ты меня любишь, ты мне не откажешь.
Столь грубый шантаж потряс его самого и рассердил ее. Он заметил зловещий огонек в глазах девушки, какого никогда не наблюдал раньше. Она сказала холодно и ровно:
— Не здесь, Терион. У хижины. Рисуй меня там, если настаиваешь.
За весь оставшийся путь они не сказали ни слова. Он старался забыться. Ему казалось, что он вырвал согласие слишком грубо, будто изнасиловал, и почти желал отдать назад ее уступку. Но… не спеша подготовил холст.
— Где мне встать? — осведомилась она.
— Где хочешь. У речки, у хижины.
Вялой походкой она подошла к хижине, посмотрела на Нисмайла — тот кивнул и удрученно принялся прохаживаться перед холстом, готовясь войти в транс. Сэрайс сердито смотрела на него полными слез глазами.
— Я люблю тебя! — выкрикнул он вдруг и погрузился в транс; последнее, что он видел, прежде чем закрыть глаза, была Сэрайс, замершая возле хижины, но теперь она уже не казалась унылой — плечи расправились, зрачки засверкали, вспыхнула улыбка. Когда он вновь открыл глаза, картина была готова, а девушка робко глядела на нею, ожидая.
— Ну, как? — спросила.
— Иди сюда, посмотрим вместе.
Она подошла. Они вместе стали рассматривать картину, а миг спустя рука Нисмайла обняла ее плечи. Она задрожала и крепко прижалась к нему.
На картине, на фоне зубчатых, хаотичных, сталкивающихся красных, оранжевых и розовых оттенков была женщина с человеческими глазами, но ртом и носом метаморфа.
Она спокойно сказала:
— Теперь ты узнал, что хотел.
— Значит, на лугу была ты? И в те два раза тоже?
— Да.
— Почему?
— Ты заинтересовал меня, Терион, и я захотела узнать о тебе побольше. Я никогда не видела таких, как ты.
— Я все равно не верю,— прошептал он.
Она кивнула на картину.
— Но этому ты веришь, Терион?
— Нет! Нет!
— Теперь Ты получил ответ.
— Я знаю, ты человек! Картина лжет!
— Нет, Терион.
— Докажи! Изменись, изменись сейчас же! — Он отпустил ее и чуть шагнул назад — Давай! Меняйся!
Она печально взглянула на него. Потом без какого-либо ощутимого перехода превратилась в его копию, как делала уже однажды. Нисмайл получил окончательный ответ. На щеке задергалась жилка. Он смотрел, не мигая, и она изменилась снова, превратившись на этот раз в что-то ужасное и чудовищное: кошмарный, испещренный оспинами серый шар с отвислой кожей, глаза-блюдца, загнутый черный клюв. Потом она стала метаморфом, повыше его, с полной грудной клеткой и невыразительными, почти отсутствующими чертами лица. И мгновение спустя — вновь Сэрайс: водопад каштановых волос, изящные руки, стройные ноги, сильные бедра.
— Нет,— воспротивился он – Нет, и не надо больше подделок.
Она превратилась в метаморфа. Нисмайл кивнул:
— Да, так лучше. Оставайся такой, это гораздо красивее.
— Красивее, Терион?
— Для меня ты красива и такая, настоящая. Обман всегда отвратителен.
Он потянулся к ее руке, на ней оказалось шесть пальцев, очень длинных и узких, без ногтей и суставов, кожа была молочной и чуть глянцевой — и все. Он ожидал большего. Провел рукой по ее стройному, почти бесплотному телу. Она стояла не шевелясь.
— Теперь я уйду, — сказала она наконец.
— Останься. Живи со мной.
— Даже теперь?
— Даже теперь. В своем настоящем облике.
— Ты действительно хочешь?
— Да, да,— кивнул он.— Останься.
— Когда я первый раз пришла к тебе,— вздохнула Сэрайс,— я хотела не только узнать, но и вредить. Ты наш враг, Терион. И род твой навсегда останется нашим врагом. Но, когда мы, стали жить вместе, я больше не могла найти причины, чтобы ненавидеть тебя. ТЕБЯ! Ты особенный, понимаешь?
Этот голос Сэрайс шел из чужих уст. Как странно, мелькнуло у него в голове, как похоже на сон.
— И я захотела остаться с тобой, играть свою роль вечно. Но игра окончилась, и все равно я хочу остаться с тобой.
— Тогда останься, Сэрайс.
— Только если ты действительно этого хочешь.
— Я сказал тебе, да.
— Я не страшу тебя?
— Нет.
— Нарисуй меня еще раз, Терион, покажи мне любовь в своей картине, тогда я останусь.
Он рисовал ее день за днем, пока не кончились холсты, и развешивал картины в хижине: Сэрайс у двикки, Сэрайс на лугу, Сэрайс в молочном вечернем тумане. У него не было возможности готовить новые холсты, хотя он и пытался. Они ходили в дальние походы, и она показывала ему новые деревья и цветы, животных джунглей, зубастых ящериц и зарывающихся в землю золотых червей, зловещих и неуклюжих аморфобсов, спящих днем в грязных мутных озерках. Они мало разговаривали друг с другом — время ответов на вопросы миновало, и слова больше не были нужны.