Очевидно, нет. В самом начале второго года в Алэйсоре, засыпая, ощутил, как знакомый зловещий гул послания запульсировал в затылке, и навеянный сон был таким, что все предыдущие показались детским спектаклем.
Он начался в бесплодной пустыне Сувраеля, где Халигейн стоял, вглядываясь в иссохшую разрушенную долину, поросшую деревьями сигупа, испускающими смертоносные эманации на все живое, неосторожно очутившееся в пределах десяти миль. И он видел в долине жену и детей, спокойно идущих к смертоносным деревьям. Он рванулся к ним по песку, облепляющему, как патока, и деревья шевельнулись и наклонились, и родные его были поглощены их черным сиянием и упали на землю, и исчезли. Но он продолжал бежать до тех пор, пока не очутился внутри зловещего периметра. Он молил о смерти, но эманации деревьев на него не действовали. Он шел среди них, каждое было отделено от остальных пустым пространством, где не росло ничего — ни кустика, ни лианы, ни травы; только диковинные стрелы безобразных деревьев без листьев стояли посреди этой пустоты. Больше в послании ничего не было, но это было страшнее всех ужасающих образов, которые терзали его раньше. Он бродил в отчаянии, жалкий и одинокий, среди бесплодных деревьев, как в безвоздушной пустоте, а когда проснулся, лицо его покрыли морщины и глаза подрагивали, словно он прожил десятки лет с ночи до рассвета.
Он был побежден, бежать бессмысленно, прятаться — тщетно. Он принадлежал Королю Снов навсегда. Больше не оставалось сил укрываться под чужим именем в каком-нибудь новом временном убежище. И когда дневной свет смыл с души ужасы чудовищного леса, на трясущихся ногах добрел Халигейн до
Храма Властительницы на Алэйсорских Высотах и испросил дозволения совершить паломничество на Остров Снов. Назвался он настоящим именем — Сигмар Халигейн. Что ему было скрывать?
Его приняли, как и любого другого, и на корабле паломников он отправился в Нимирон на северо-восточной стороне острова. Во время морского плавания послания иногда беспокоили его. Некоторые просто раздражали, некоторые потрясали ужасами, но когда он просыпался, мокрый от пота и дрожащий, остальные паломники дружески утешали его, и вообще, теперь, когда он посвятил свою жизнь Властительнице, даже худшие сны воздействовали на него не так сильно, как раньше. Он знал уже, что основная боль посланий происходит от тех разрывов и расколов, которые они вносят ежедневно в чью-то жизнь, подавляя сознание необычностью. Но теперь у него не было никакой личной жизни, так почему же он с дрожью открывает глаза по утрам? Он не занимался торговлей, не выкапывал сорняки, не ловил птиц, не разделывал рыбу. Он был никем и ничем, не пытался защититься от вторжения в свою душу. Иной раз среди этих будоражащих посланий нисходило странное умиротворение.
В Нимироне его приняли на Террасу Оценки внешнего обода острова, где, он знал, проведет оставшуюся жизнь. Властительница призывала к себе паломников постепенно, согласовывая их продвижение с незримым внутренним подъемом, и он, чья душа запятнана убийством, мог навечно остаться в роли прислужника на краю святой сферы. Все правильно, все хорошо. Он хотел только одного — избавиться от посланий Короля Снов и надеялся, что под покровительством Властительницы это удастся рано или поздно, и он забудет о Сувраеле.
В мягкой мантии паломника Халигейн трудился на Внешней Террасе шесть лет, работая садовником. Ссутулился, волосы поседели, он научился отличать семена трав от семян цветов. Страдал от посланий Короля Снов сначала каждый месяц, потом все реже, и хотя они никогда не оставляли его совсем, однажды обнаружил, что становятся они все менее мучительными, как приступы боли от какой-нибудь давней раны. Иногда вспоминал семью. Там, несомненно, считали его умершим. Думал он и о Клейме, представляя одну и ту же картину — Клейм,
повисший в воздухе, прежде чем рухнуть в реку, откуда не возвращаются. Неужели это произошло на самом деле и он действительно убил его? Это казалось невероятным, ведь зло случилось так давно! Но он отчетливо помнил, мгновение все затмевающей ярости после отказа невысокого человечка… Да, да, все это было, думал Халиген, и мы — я и Клейм — оба лишились жизни в тот миг ослепления и гнева.
Халигейн много размышлял, истово работал, навещал толкователей снов — здесь это было обязательно, но они не разъясняли и не переводили его сны — и получал святые заветы.