Туман собрал силы и, привалившись к стене боком, встал на четвереньки, в бессилии опустив голову. Дышать стало немного легче. Запах сена, проникающий сквозь фильтры, вновь усилился — обстрел мятежного Города продолжался. «Только бы дожить до конца», — успел подумать Туман, и его рассудок нырнул в вязкое болото бреда и галлюцинаций.
Он очнулся. Вопреки остервенелой бомбежке, океанам напалма на улицах и облакам ядов, в которых затопили Город те, кого не устроили мысли и действия его обитателей. В стене напротив, прямо под низким потолком зияла дыра, пропускающая вечерний сумрак и оранжевые всполохи. Стены и пол были покрыты чем-то вязким и липким. Туман с трудом поднялся, опираясь рукой о стену. Бушлат из плотной ткани был прожжен в нескольких местах, словно попал под кислотный дождь. Неимоверно зачесалась щека, рука инстинктивно дернулась к лицу и устранила неприятное ощущение. И только через мгновение Капитан понял, что он сделал это, не снимая противогаза. Еще не до конца осознавая, он начал трогать лицо и лишь подтвердил свои смутные догадки. Противогаз, настолько привычный для любого противогазера, не только намертво врос в кожу, но и, по сути, полностью ее заменил. Теперь стоило прикоснуться к оплавленной резине, как это чувствовалось, словно и не было никакой маски.
«Дела-а…» — вздохнул Туман, и устало вылез наружу через образовавшееся окно, с трудом двигая конечностями.
Город изменился до неузнаваемости. Широкие проспекты завалило обломками зданий, глубокие воронки полыхали жарким химическим пламенем, а некогда высокие дома сгорбились и рухнули под натиском снарядов. Зеленые парки обратились в серый пепел, а памятники деятелям культуры и науки, коими всегда славился Город, оказались сорванными с мраморных постаментов. Отовсюду, из-под обломков, из небольших бомбоубежищ и подвалов начали вылезать люди. Все они в растерянности оглядывались вокруг, не зная, что теперь делать. Все они были в масках, которые теперь никогда не смогут снять. Те, кто решил ими пренебречь, вовсе не пережили атаки.
Вдруг, откуда-то из глубины Города, послышалась музыка. Играла скрипка. Туман побрел на звук, волоча деревянные ноги по еще скользкому асфальту, расплавленному бушевавшей здесь огненной бурей. Как давно это случилось? День, два назад? Вполне возможно, что и целую неделю. Определить невозможно, да и нет никакой необходимости. Во многом теперь поубавилось смысла.
Скрипачом оказался мальчишка лет двенадцати. Он был в летней форме детского лагеря, в который возили детей еще этим летом, прямо накануне блокады. Инструмент мелко дрожал в его руках, от этого звук выходил не особо чистым. Но в то же время в нем была искренность и надежда, не сломленная гордость вперемешку с ребяческой обидой. Мальчишка стоял на пустом постаменте и играл, не обращая внимания на увеличивающееся количество слушателей. Для него не существовало мира вокруг, лишь музыка, с помощью которой он говорил что-то очень важное, но недоступное для понимания остальным. В звуках скрипки была вся его трепещущая, как маленький язычок пламени на ветру, детская душа. На площадь вокруг постамента стекались люди, неуверенно тянущиеся друг за другом. Без исключения на всех присутствующих были маски, кроме маленького скрипача.
Когда он закончил и опустил смычок, кто-то в толпе, спустя минуту, нарушил гробовую тишину: «Как твое имя и где твои родители?»
В ответ на это скрипач лишь обвел всех тоскливым взглядом, молча спрыгнул с постамента, и был таков.
«Он жив! Теперь не пропадем!» — пронеслось шелестом по толпе, и люди оживились. На постамент взобрался не кто иной, как Дум, никак чудом уцелевший. Появление лидера взбодрило всех, и широкоплечая фигура на постаменте приковала к себе десятки круглых окуляров масок. Как и всегда, его слова полились живительной волной, заставляя воспрять духом. Туман смотрел на него и думал про себя: «Да, все плохо. Хуже некуда. Но, черт возьми, мы все еще живы».
— … и, к огромному сожалению, если весь мир сходит с ума, похоже, это значит, что именно мы стали ненормальными. Ведь, когда нормы массово меняются, и ты перестаешь вписываться в их рамки, именно тебя признают свихнувшимся безумцем. Вопрос лишь в том, стоила ли та призрачная стабильность, за которую они так борются и угрозой которой стали противогазеры, тех жертв? Чертов принцип малой крови, чтоб его.… Так и получается, что мы, ничтожные единицы, по сравнению с общей массой, несущие в себе последние осколки здравомыслия, стали для остального мира безумцами.
Но знаете, что я скажу, товарищи? Мы живы. Они думают, что стерли нас с лица земли и больше не сунутся в Город. Мы выстояли, и теперь нас уже не тронут. У нас есть Хранилище, которое они так и не смогли найти и уничтожить. Поэтому, как я всегда говорил, будем жить назло врагам. Жестокая ирония, но теперь у нас действительно маски вместо лиц. Вместо лиц противогазы.