Я: Не отберут… мы его не отдадим. Мы с мамой разберёмся.
Отправил детей смотреть телевизор.
Пэм: Так. Ты хочешь, чтобы я позвонила отцу?
Я не хотел, чтобы Пэм звонила своему отцу.
Его зовут = Рич. «Фармер Рич»[14]. Забавно, потому что он богатый фермер. Фармер Рич = очень богат + очень строг. Особенно ко мне, я ему не нравлюсь. Чего я от него только не слышал — я 1) не усиленно работаю и 2) лучше бы следил за весом и 3) лучше бы следил за кредитными картами.
Фармер Рич в очень хорошей форме, и у него нет кредиток.
Фармер Рич не любит ДС. Прошлым Рождеством он прочитал всем большую лекцию: Ему кажется, что иметь ДС = «выпендрёж». Считает что-нибудь такое забавное = «выпендрёжом». Даже ходить в кино = всё равно что выпендриваться. Помыл машину в автомойке, т. е. не сам у своего гаража = выпендрёж. Однажды, приехав к нам, он двусмысленно посмотрел на меня, когда я сказал, что мне пришлось поставить пломбу. Что ж, думал я, пломба = тоже выпендрёж? Но нет: он просто не одобрил моего дантиста, ведь его рекламировали по телевизору, а по его мнению, дантист из рекламы = выпендрёж.
Потому-то я и не хотел, чтобы Пэм звонила Фармеру Ричу.
Говорю Пэм, что мы должны попытаться сделать всё сами.
Вытащил счета, прикинул: если мы оплатим закладную, счёт на отопление, «АмериканЭкспресс», плюс 200$ на оплату, которые мы отложили в прошлый раз, то почти ничего не останется (останется 12.78$). Если мы отложим «АмериканЭкспресс» + «Виза», то освободится до 880$. Если, в добавок, мы не оплатим закладную, счёт за электричество, пожизненную страховку, то, в общем, у нас останется жалких 3100$.
Я: Дерьмо.
Пэм: Может, мне написать ему по электронной почте. Ну ты понимаешь. Просто посмотрим, что он ответит.
Пэм поднимается по лестнице, чтобы написать по электронной почте Фармеру Ричу. Я же пишу сюда.
(6 окт.)
Не буду описывать работу. Это сейчас это не так важно. Когда я пришёл домой, Пэм стоит в дверном проёме с ответом от Фармера Рича.
Фармер Рич = подонок.
Процитирую частично:
Давай теперь поговорим о том, что вы сделаете с требуемыми деньгами. Будете откладывать их на обучение в колледже для детей? Нет. Вложите в недвижимое имущество? Нет. Я давал вам возможность посадить семена, а вы пустили их на ветер, при чём самые ценные (доллары). И для чего? Для показухи, которую некоторые считают привлекательной? Я лично так не считаю. Я знаю, что молодёжь здесь занимается тем же самым. И старики от них, собственно, не отличаются. И смысла в этом не больше ни здесь, ни там. С каких пор для людей показуха стала желанным зрелищем? У нас тут есть и другие — благодетели в нашей церкви, и они призывают обратить внимание на бедняков, на состояния бедности. Ну да ладно, хорошо. Похоже, вы скоро и сами останетесь в нищете? Врачу, исцелися сам[15] — вот девиз, который я часто вспоминал, когда соблазнялся принять участие в том или ином общественном проекте. Хотя время от времени и не отказываюсь занести окорок в наш приют для женщин, пострадавших от насилия. Так что я скажу нет. Вы эту кашу заварили, вам и расхлёбывать, а заодно будет в том вашим детям (и вам самим) ценный урок от коего, в дальнейшем, вы и все ваши родные получат пользу.
Я: Ой.
Пэм позвонила Фармеру Ричу, написала ему, а он набросился на неё по телефону и завёл шарманку про деньги, деньги, деньги — это наша нескончаемая история о деньгах, т. е. жить по-человечески = расточительно. Фармер Рич сказал больше не просить. Мы потеряли уважение в его глазах из-за того, что изначально наши действия были просто глупы + в последствии мы проявили непомерное высокомерие в попытках исправить наш дебильный поступок самым идиотским образом.
Так что = ничего.
Долгая тишина.
Пэм: Господи. Мы как обычно в своём репертуаре, да?
Не знаю, что она имеет в виду. Или точнее знаю, но не соглашаюсь. Или точнее соглашаюсь, но хочу, чтобы она ничего не говорила. Зачем? Если выливать негатив, лучше от этого никому не станет.
Я говорю, может, мы расскажем, что сотворила Эва, и, авось, «Гринвей» нас пожалеет.
Пэм говорит нет, нет: заходила сегодня в Интернет: освобождённые ДС = уголовное преступление (!). Не думаю, что они будут судить восьмилетнюю девочку, но всё же. Если мы признаемся, то заведут ли на Эву дело? Отправят ли её к специалисту? Запишут ли это в протокол? Чувствует ли Эва себя виноватой? Станет ли плохим человеком, наобщавшись с плохими людьми, изменит ли свою отношение к такому понятию как «достижение», и окажется ли не в состоянии вести полноценную жизнь, а всё из-за одной ошибки, которую она совершила будучи маленькой девочкой?
Нет.
Нельзя рисковать.
Мы с Пэм обсуждаем м приходим к следующему: должны же быть такие поедатели грехов, которые в былые времена поедали грехи[16]. Или тела грешников вместе с ними? Ели ли они мясо от тела умершего грешника? Не помню точно, чем они там занимались. Но мы с Пэм согласились: будем с ней чем-то вроде поедателей грехов в том смысле что: ради Эвы спутаемся в показаниях, будем держать копов в неведении любой ценой, переступим закон, когда потребуется.
Пэм спрашивает: Я ещё пишу книгу? Не будет ли эта книга = юридическим документом? Писал ли я туда об Эве, о её роли? Не станем ли мы из-за неё виновными, и не создаст ли она проблем в суде? Не могут ли они забрать книгу в суд? Не перестать ли мне писать туда, вырвать спорные страницы? Не лучше ли вообще эту книгу уничтожить?
Говорю Пэм, что я люблю туда писать, хочу продолжить это занятие, и не хочу её уничтожать.
Пэм: Ну тебе решать. Не мне же? Это того не стоит.
Пэм умна. Пэм великолепно судит по ситуациям. Задумываюсь (Если в книге не будет записей, читатель будущего узнает, что я (ещё раз!) решил, что Пэм = права.)
Моя догадка, моя надежда: у копов много всяких банальных дел, мы маленькая рыбка, наше дело = в низком приоритете, все скоро о нас забудут.
(8 окт.)
Нет. Опять. Никто ничего не забыл.
Сейчас объясню.
Весь день работал.
Был обычный серый день.
Может читатель будущего представить себе как мучительно было корпеть весь день за работой, когда только и хочешь, как поскорее смыться домой и поговорить с Пэм об Эве, то есть о том, что предпринять дальше, забрать её со школы, крепко её обнять, сказать ей, что всё будет хорошо, уверить её в том, что хотя мы и не одобряем её поступка, она всегда будет нашей девочкой, всегда будет зеницей нашего(-их) ока(ок)?
Но в этой жизни отец должен делать возложенные на него функции.
Дотерпеть весь день до конца.
Затем обычный проезд до дома: агентство по продаже поддержанных автомобилей, карьер, длинное шоссе с видом на убогие многоэтажки и вывешенное бельё, на сельской местности — пионерское кладбище и здание, в котором когда-то был торговый центр, но он в последствии обанкротился.
Затем наш маленький дом + печальный пустой двор.
У задних ворот стоит парень.
Подошёл, поговорил с ним.
Парень = Джерри. Детектив (!), который ведёт наше дело. Активисты = разгулялись у нас в городе, говорит он, мэр заволновался (!). Говорит, что знает, что с деньгами у нас всё плохо, чувствует, что дельцы в «Гринвее» заслуживают того, чтобы их варили в масле. Я и сам не богат, говорит он, семейный человек, знает, как огорчился б, если бы задолжал какой-то корпорации 8600$. Но не волнуйтесь, продолжает он. Он не успокоится, пока не найдёт активистов. Он их не любит. Благороден ли их поступок? Нет. ДС становятся незаконными иммигрантами, они забирают у «законных американцев» рабочие места. Джерри очень много против чего. Отец Джерри ехал из Ирландии на судне, всю поездку его рвало, приехав в Америку он заполнил требуемые документы. Вот как надо делать иммигрантам, вот так = правильно, считает Джерри.
16
Поедатель грехов (англ. sin-eater) — человек, который в ходе особого ритуала, проводимого перед похоронами, съедает лежащий на груди покойника кусок хлеба, тем самым забирая себе его грехи. Этот обычай имел место в сельских районах Великобритании и продолжался вплоть до XX в.