Никто не мог понять множества фатальных совпадений. Судебный следователь, приехавший из Риоачи[2], должно быть, чувствовал их, но признать не решался — его попытки дать им рациональное истолкование явно просматривались в следственном заключении. Дверь, выходившая на площадь, несколько раз именуется там, точно заголовок из бульварной газеты: “роковая дверь”. На самом деле единственное здравое объяснение, похоже, дала Пласида Линеро, ответившая на вопрос чисто материнским доводом: “Мой сын никогда не выходил через заднюю дверь, если был хорошо одет”. Это выглядело правдой до того простой, что судебный следователь записал ее примечанием на полях, но не внес в текст заключения.
Виктория Гусман, со своей стороны, заявила категорически: ни она, ни ее дочь не знали, что Сантьяго Насара поджидают, чтобы убить. Но спустя годы признала: они обе знали об этом, когда он вошел в кухню, чтобы выпить свой кофе. Им сказала женщина, которая чуть позже пяти зашла попросить подаяния — немного молока; она раскрыла им также и причину, и место, где его поджидали. “Я не предупредила его, подумала, болтают по пьянке”, - сказала мне Виктория Гусман. Однако Дивина Флор созналась впоследствии, придя ко мне, когда ее мать уже умерла, что та ничего не сказала Сантьяго Насару, потому что в глубине души желала, чтобы его убили. Сама же она не предупредила его, потому что была тогда всего лишь напуганной девчонкой, неспособной решиться на что-либо самостоятельно, и она испугалась еще сильнее, когда он схватил ее за запястье рукой, которая была ледяная и каменная, точно рука мертвеца.
Сантьяго Насар широким шагом прошел сквозь сумрак дома, подгоняемый торжествующим ревом епископского парохода. Дивина Флор побежала вперед — отворить дверь, стараясь не дать ему догнать себя среди клеток со спящими птицами в столовой, среди плетеной мебели и горшков с папоротниками, развешанных в зале, но, отодвинув засов, она уже не смогла ускользнуть от руки плотоядного ястреба. “Сразу за передок стал хватать, — сказала мне Дивина Флор. — Всегда так делал, когда вокруг никого, — зажмет в углу и тискает, но в тот раз я не испугалась, как обычно, только ужасно захотелось плакать”. Она посторонилась, давая ему выйти, и через полуоткрытую дверь увидела на площади миндальные деревья, снежно-белые в сиянии рассвета, а больше у нее не хватило смелости смотреть. “Тут как раз пароходный гудок замолчал, и петухи разорались, — сказала она мне. — Такой гвалт подняли — даже не верилось, что у нас в городке столько петухов, я подумала, их вместе с епископом привезли, на пароходе”. Единственное, что она смогла сделать для мужчины, которому так и не суждено было принадлежать ей, — это вопреки приказанию Пласиды Линеро оставить дверь не запертой на засов, чтобы в случае чего он мог быстро вернуться в дом. Некто, чью личность так и не установили, подсунул под дверь записку в конверте — в ней Сантьяго Насара предупреждали, что его поджидают, чтобы убить, а также раскрывали место, причину и другие весьма точные подробности. Конверт лежал на полу, когда Сантьяго Насар выходил из дома, но он его не увидел, не увидела его и Дивина Флор, не увидел никто — нашли записку лишь много позже, когда преступление уже совершилось.