Пробило шесть часов, но уличные фонари еще горели. На ветвях миндальных деревьев и на некоторых балконах еще висели разноцветные свадебные гирлянды, и можно было подумать, их только что повесили в честь епископа. Зато площадь, замощенная плиткой до церковной паперти, где стоял помост для музыкантов, напоминала свалку пустых бутылок и прочих отходов многолюдного гулянья. Когда Сантьяго Насар вышел из дома, несколько человек бежали к порту, торопимые ревом пароходного гудка.
Единственным открытым заведением на площади была молочная лавка, стоявшая сбоку от церкви, в ней-то и находились двое мужчин, поджидавших Сантьяго Насара, чтобы убить. Клотильде Армента, хозяйка лавки, первой увидела его в сиянии утренней зари, и ей привиделось, будто на нем костюм из алюминия. “Уже был точно призрак”, — сказала она мне. Мужчины которые собирались убить его, уснули на стульях, прижимая к коленям завернутые в газеты ножи, и Клотильде Армента сдерживала дыхание, чтобы не разбудить их.
Это были близнецы — Педро и Пабло Викарио. Им стукнуло по двадцать четыре года, и они были так похожи, что их с трудом различали. “Грубой наружности, но добродушного нрава”, - говорилось в следственном заключении. Я, знавший их со школьной скамьи, написал бы то же самое. В то утро на них всё еще были темные шерстяные костюмы, чересчур тяжелые и официальные для наших карибских мест, и вид у братьев был изможденный после многочасовой гульбы, правда, побриться они успели. Хотя они пили не переставая, начав накануне свадьбы, по прошествии трех дней они не были пьяными, скорее смахивали на двух усталых лунатиков. Они уснули с первым дуновением рассвета после почти трех часов ожидания в лавке Клотильде Арменты, уснули впервые с пятницы. Они не проснулись даже с первым ревом парохода, однако инстинкт тотчас разбудил их, когда Сантьяго Насар вышел из своего дома. Оба сразу схватились за газетные свертки, и Педро Викарио стал подниматься.
— Ради Господа нашего, — прошептала Клотильде Армента. — Отложите вы это на потом, хотя бы из почтения к сеньору епископу!
“То на меня Святой Дух снизошел”, - не раз повторяла она. На самом деле то были случайно сказанные слова — но мгновенного действия. Услыхав их, близнецы Викарио заколебались, и тот, что поднялся, снова сел. Оба взглядом провожали Сантьяго Насара, пока он пересекал площадь. “Смотрели на него вроде как с жалостью”, - рассказывала Клотильде Армента. В тот момент через площадь беспорядочной стайкой пробегали ученицы монастырской школы в своих сиротских платьицах.
Пласида Линеро оказалась права: епископ не сошел с парохода. В порту помимо городского начальства и школьников собралась масса народа, повсюду виднелись корзины с хорошо откормленными петухами, которых принесли в подарок епископу, — суп из петушиных гребешков был его любимым кушаньем. На грузовом причале штабелями сложили столько дров, что для погрузки их на пароход потребовалось бы не меньше двух часов. Но пароход не остановился. Он появился из-за поворота реки, фырча, словно дракон, — и оркестр тотчас заиграл епископальный гимн, и петухи в корзинах заголосили, взбудоражив петухов, оставшихся в городке.
К тому времени легендарные колесные пароходы на дровяной топке уже почти исчезли, а на тех немногих, что доживали еще свой век, не было ни пианол, ни кают для свадебного путешествия, да и плыть-то против течения им удавалось с большим трудом. Но этот был совсем новый — вместо одной трубы на нем высились две, опоясанные нарисованными флагами, а кормовое колесо с деревянными лопастями обеспечивало ему напор морского судна. На верхней палубе возле капитанской каюты стоял епископ в белой сутане со своей свитой испанцев. “Погода была как на Рождество”, - сказала моя сестра Маргот. Всё произошло, по ее словам, так: проходя вдоль причала, пароход свистнул струей пара под давлением и обдал сыростью тех, кто стоял в первых рядах. Это был мимолетный мираж: епископ начертил в воздухе крестное знамение перед толпой на пристани и продолжал механически крестить воздух — без злости, без вдохновения, — пока пароход не исчез из виду, и в порту остался лишь петушиный крик.