У Сантьяго Насара были основания чувствовать себя обманутым. Он внес свою лепту — несколько вязанок дров — в общественные хлопоты отца Амадора, да еще лично отбирал петухов с самыми аппетитными гребешками. Впрочем, досада его была недолгой. Моя сестра Маргот, которая была с Сантьяго Насаром на причале, нашла его в прекрасном настроении, он жаждал поскорее продолжить праздник, хотя аспирин не принес никакого облегчения. “Он не выглядел простуженным, и занимало его только одно — сколько стоила свадьба”, - сказала она мне. Кристо Бедойя, который был с ними, назвал цифры, умножившие восхищение. Вместе с Сантьяго Насаром и со мной он веселился почти до четырех, после чего не пошел спать домой, к родителям, а заглянул к деду и бабке. Там он получил массу сведений, которых недоставало для подсчета свадебных затрат. Он рассказал, что было зарезано сорок индеек и одиннадцать свиней для гостей, а четырех бычков жених велел зажарить для публики на площади. Он рассказал, что в толпе раздали двести пять ящиков контрабандного алкоголя и почти две тысячи бутылок рома. Не было ни одного человека — ни богатого, ни бедного, — который остался бы в стороне от самого скандального праздника из всех, что видел на своем веку городок.
Сантьяго Насар предавался мечтам вслух.
— У меня такая же свадьба будет, — сказал он. — Им жизни не хватит, чтобы всё сосчитать.
У моей сестры словно открылись глаза. Она снова подумала о счастливом жребии Флоры Мигель, которая и так уже обладает многим, а на Рождество станет обладать еще и Сантьяго Насаром. “Я поняла вдруг, что лучшей партии, чем он, не найти, — сказала она мне. — Представь: красивый, воспитанный, да еще с собственным состоянием в двадцать один год!” Она не раз приглашала его на завтрак, когда у нас готовили пончики из юкки[3], а в то утро моя мать как раз собиралась их жарить. Сантьяго Насар принял приглашение с большой охотой.
— Только переоденусь — и сразу к тебе, — сказал он и спохватился, что забыл часы на тумбочке. — Который час?
Было 6.25. Сантьяго Насар взял Кристо Бедойю под руку и потянул его к площади.
— Через четверть часа буду у вас, — сказал он моей сестре.
Та стала настаивать, чтобы он пошел сразу, вместе с ней, потому что завтрак на столе. “Странная была настойчивость, — сказал мне Кристо Бедойя. — До того странная — иногда мне даже кажется, Маргот уже знала, что его собираются убить, и хотела укрыть в вашем доме”. Но Сантьяго Насар всё же убедил ее идти вперед, чтобы он успел надеть костюм для верховой езды, — ему нужно было пораньше отправиться в Дивино Ростро холостить бычков. Простившись с Маргот взмахом руки, таким же, каким простился с матерью, он стал удаляться в сторону площади, держа под руку Кристо Бедойю. Она видела его в последний раз.
Многие из тех, кто находился в порту, знали, что Сантьяго Насара собираются убить. Дон Ласаро Апонте, полковник военной академии на заслуженной пенсии и уже одиннадцать лет алькальд, отдал ему честь по-военному. “У меня были веские причины полагать, что никакая опасность ему уже не грозит”, - сказал он мне. Отец Кармен Амадор также не испытывал беспокойства. “Когда увидел его живым и невредимым, решил, что всё это выдумки”, - сказал он мне. Никто даже не поинтересовался, предупрежден ли Сантьяго Насар, — никому и в голову не могло прийти, что его не предупредили.
На самом деле моя сестра Маргот оставалась одной из тех немногих, до кого не дошла весть о том, что его собираются убить. “Да знай я об этом, я бы затащила его к нам хоть на аркане”, - заявила она следователю. То, что не знала она, удивительно, но куда более удивительно, что ничего не знала моя мать, ведь ей обо всём становилось известно раньше всех в семье, хотя она уже много лет не выходила из дома, не посещала даже церковь. Эту способность матери я оценил, когда начал рано вставать, чтобы ходить в школу. Помню ее в те утренние часы: бледная и загадочная, она подметала двор связкой прутьев в пепельном мареве рассвета, а затем, по глотку отпивая кофе, рассказывала мне обо всём, что случилось в мире, пока мы спали. Казалось, тайные нити связывают мать с другими жителями городка, особенно с людьми ее возраста, и порой она изумляла нас, заранее сообщая новости, узнать которые могла разве что с помощью ясновидения. В тот день, однако, она не прочувствовала пульса трагедии, надвигавшейся с трех часов утра. Она закончила подметать двор, и моя сестра Маргот, уходя встречать епископа, видела, что мать уже молола юкку для пончиков. “Слышно было, как петухи кричат”, - всегда говорит моя мать, вспоминая тот день. Но она никак не связала отдаленный шум с прибытием епископа, а приняла его за последние всплески свадебного веселья.
3