Утро всегда было напряжённым. Даже если никто не поступал, времени всё равно не хватало на всю обычную рутинную работу. Надо сделать неполный обход, то бишь осмотреть всех поступивших за сутки больных, оперированных в плановом и экстренном порядке за последние два-три дня, написать им дневники с динамикой их состояния и лабораторным контролем, а напоследок заняться сбором статистических данных.
Всегда главное – рационально распределить обязанности, то есть, кому чем заниматься. Ему самому надо не только осмотреть всех больных, но и проверить, проконтролировать работу помощников. За всё происходящее в отделениях, которые курировали дежурные хирурги, отвечал он. И кто бы ни сдавал дежурство, при необходимости он должен был ответить на любой вопрос, что мог быть задан, аргументировано доказать правильность действий.
Заглянув в журнал, где они фиксировали госпитализированных, проверил свою память и пошёл по палатам. Осмотрел поступивших, проверил пульс у каждого, целостность повязок у оперированных. У больной с острым холециститом и у той, что он взял под наблюдение при вечернем обходе, дела пошли на поправку: боли уменьшились, температура нормализовалась, и даже спросили о еде. Как правило, при поступлении они и говорить о еде не хотели, но как только становилось лучше, обязательно о ней вспоминали. Для их болезни характерно возникновение пищевой доминанты. Больной зацикливается на еде, теряет самоконтроль при её виде, а то и упоминаний о ней. Пища, её добывание и приём становятся для них смыслом жизни. Пришлось в который раз напомнить им, что основное лекарство от их болезни – голод.
Работая в плановой хирургии, обязательно проводил с каждым страдающим такой болезнью беседу, объясняя её причины и последствия. И убеждался неоднократно, как трудно это сделать, – впору подключать психолога. Почему так мало внимания уделяется у них психологическому аспекту заболевания? Каждый пациент, однажды перенесший приступ той или иной болезни, знает его причину или догадывается о ней. И если повторятся – значит, вновь возникла та же причина. Как правило, больной знает о ней, но зачастую не препятствует, а порою и способствует возникновению той причины. Потом испытывает кучу “удовольствий”, проходя курс лечения. Садомазохизм какой-то. Некоторые пациенты поступают несколько раз с одним и тем же заболеванием. Что это, как не нарушение психики, тот же психологический компонент заболевания? Надо, надо подключать психиатра. А для этого создать базу, отработать показания для осмотра психолога, где нужно – психиатра. Внушить больному эту необходимость.
Уточнив некоторые детали у постовой медсестры, попросил обязательно померить давление наблюдаемым больным и записать их диурез. Зашёл в отделение гнойной хирургии, осмотрел тех, которым вчера Никита вскрыл гнойники. Здесь тоже всё в норме.
В детскую хирургию он поднялся на лифте, хотя лестничные переходы были открыты. Всё-таки, усталость чувствовалась, и хотелось сэкономить силы, пусть даже на пустяках. Несмотря на раннее утро, в отделении было шумно. Большинство детишек уже не спали. Некоторые в сопровождении мам шли сдавать анализы, другие уже возвращались из лабораторий. Несколько карапузов играли машинками на полу, а один гонялся за девочкой, которой это, похоже, нравилось, но всё равно кричала и пыталась спрятаться за врача. Малыши вначале внимательно посмотрели на него, опасаясь, наверное, не сделает ли им больно. Потом, увидев доброе лицо и улыбку, улыбнулись в ответ, а один встал и потрогал его за руку. Даже такой мелочи хватило, чтобы Константин Александрович приободрился, расправил поникшие было плечи. Подмигнув малышу и погрозив пальцем другому, “обижавшему” девочку, он открыл дверь в палату.
Посмотрев девочку, убедился в правильности выбранной тактики: пока – наблюдение и лечение. Время ещё есть. Но придётся передать её под наблюдение следующей дежурной бригады хирургов. А вот у Артёма всё в порядке. Ещё раз с удовольствием с ним поговорил, удивляясь его ранней рассудительности и серьёзности. К концу беседы всё-таки сумел вызвать улыбку на лице малыша. Детям надо больше смеяться!
Самое печальное в их работе – видеть больным ребёнка. Нередко приходиться их и оперировать. Самым маленьким пациентом на его операционном столе оказался мальчик полутора месяцев от роду с ущемлённой паховой грыжей. Масштабы объектов операций у взрослого и ребёнка несопоставимы. Каждая такая операция превращалась в нечто уникальное. Ответственность и двойная, и тройная. Может быть, операция у детей не столь сложна технически, как неким особым чувством: не причинить ребенку боль, исключить возможность сделать что-то не так. Детские хирурги привыкли к своей работе и подобного чувства, наверное, уже не испытывали. Дежурным же хирургам оперировать детей приходилось не так часто, как им. Вообще. Если была возможность избежать операции у детей, они максимально её использовали. Операция – только тогда, когда возможности консервативного лечения исчерпаны. Такой подход себя оправдывал. Предсказать, как пойдут дела у ребёнка, было трудно. Бывало, малыш поступал с клиникой острого аппендицита, а через некоторое время наблюдения и лечения от клиники той ничего не оставалось. А порою у ребёнка фиксировали неопределённые боли в животе, или он просто был капризен по необъяснимым причинам, однако всё заканчивалось оперативным лечением деструктивного аппендицита. Специфика у детских болезней была, да ещё какая!