— О, моя родимая изба! — как говаривал один поэт. Наконец-то, вместе с тобой! — он нежно приподнял жену.
Санитары, так и не приехали.
Часть III
Глава 1
1
Прошло лето. Потом, дождливая осень. Половина зимы. Михаил и Зая, так и не работали. Сидели, фактически, на шее у родителей, — пенсия-то мужа была мизерной. Благо, картошки, в родительском огороде, уродилось вдосталь. На неё, в основном, и налегали. Оба пообносились. «Глава семьи» не имел, даже порядочных ботинок, ходил в кроссовках. Дрова, слава Богу, еще не кончились. Но угол в «халупе» был дырявым, — тепло быстро выстуживалось.
Михаил, периодически, уходил в запой. После одного, — особенно тяжелого, — вновь очутился в больнице. Но не в психушке, а в наркологии, — в новом здании, которое отстроили в Свердловском районе. Отлежал месяц среди алкоголиков и наркоманов. Насмотрелся на жуткие ломки у пропащей молодежи, «баяны» (шприцы) под толчками, — героином кололись, прямо в заведении. Зая с матерью, попеременно, приносили передачи.
Попал в новую больницу, и Игнатий Иванович в тяжелом состоянии. От пьянки, даже передвигаться не мог. Капельницами еле откачали. А врач предупредил, что в таком возрасте, в каком находился он, пить становится уже, попросту, опасным. Организм, мол, изношенный, сердце больное, — можно, за нечего делать, Богу душу отдать. Пригрозил, что если запой, опять вдруг случится, брать в больницу не будут. Рискованно. Умер же, один пожилой мужик, прямо под капельницей, и им пришлось эту кашу расхлёбывать.
Дядя Коля Норин собирался, вскоре, совсем перебраться к сыну. «Надоело одному куковать, а Серёга давно уж зовёт, и внучки хотят быть с дедом. А потом, котеджу ведь, надо достраивать! Без моего руководства, оне там не справятся!..».
Михаил, часто засиживался у старика, и пьянствовал за его счет. В конце концов, Норину это надоело, и он перестал пускать халявщика. «Тебе б только выпить, а как личность-то, не интересую! Иди, давай своей дорогой!». И алкаш понял, после трёх попыток, завязать «разговор о стихах», что путь сюда закрыт.
Нет, конечно, нельзя сказать, что он совсем уж бездельничал. Однажды, устроился, было, на работу сторожем и дворником, одновременно, в кафешку неподалёку. Хозяин оказался, мужиком прижимистым, выделил всего 700 рублей и за то, и за другое. Поэтому, интереса большого, кожилиться не было. Михаил отдежурил три смены, а на четвёртую напился с одним дядькой-шофером. Хозяин без разговоров его и погнал, — нечего мол, алкашам, у него тут шарахаться!
Благодаря усилиям тётки, на работу, наконец, устроилась Зая, — в центре города, у кинотеатра «Звезда», — мыть частный туалет. Трудиться заставляли понедельно, по 12 часов: то есть, одну неделю вкалывать, а другую отдыхать, и так далее. Михаил приходил туда, в туалет, посмотреть, как и что. Внутри у входа, продавала билеты кассир, а у Ленки была маленькая каморка. Иногда, она выходила оттуда и подтирала, натоптанную грязь, за клиентами. Вроде, и ничего трудного. Но сидеть, 12 часов девке, безвылазно, в каменном склепе без окон, — было совсем не сладко. Зато, потом — целая неделя отдыха. Так что, Зая, пока что не жаловалась. Зарплату платили вовремя.
В свободное время от пьянок, которого у мужа имелось достаточно, он часто задумывался над горькой жизнью. «Влачу, блин, существование, — пенсионер в расцвете-то лет! Фактически, никто. Не зря ведь, папаша бесится! Кем был, — и в кого превратился! Запился, на фиг! И ничего не светит… Как выбираться из этой ямы? Какой смысл, так жить? Уж лучше, подохнуть! Ладно, хоть родители да Зая — какая-то опора. Да что Зая! Дура дурой! Даже ребёнка не может родить!.. Бесперспективны наши отношения, бесперспективны! Тем более, эти приступы ревности. И себя мучаю и её… Ночью, как-то, не спал и разбудил Ленку, устроив очередной скандал. Та, со сна, вытаращила глаза, как ненормальная, ничего не понимая. А я опять, стал её выгонять. Еле, рыдая, успокоила… Не будет у нас жизни, ой, не будет!.. Сбежит жена от мужа-деспота! Да и хочу ли, удержать такую потаскуху? Ведь, бессознательно, постоянно отталкиваю от себя. Чую, что не моя Зая, не моя…».
Временами на Михаила находило, всё ж таки, «творческое вдохновение» (делал лихорадочные записи в тетрадь), — вдохновение, перемешанное с острой ненавистью к людям и нежеланием принять их «зоологические» отношения; вообще, нежеланием жить в «мире зверей». Так или иначе, он понимал, что это, в сущности, ненормально; есть проявление психического расстройства: обратной стороной, плохо осознаваемой, врождённой депрессии и паранойи, которые временами усиливались, но временами и затухали.