Зато поделился с Ладой. Арсений разогревал принесенный ею бульон, а она курила в форточку. Ее чуткая женская интуиция уловила произошедшие изменения в настроении Цветкова.
- Колись, давай, чем душа тревожиться.
Арсений, почти не колеблясь, выложил ей все как на духу. Ему просто надо было выговориться, вымести из себя накопившийся мусор.
Выслушав его, Лада прочитала измятую бумажку со скриншотом, которую он зачем-то прихватил с собой, смачно выматерилась и достала из сумки бутылку коньяка.
- У нас гости в субботу, муж просил прикупить к столу, - пояснила она, откупоривая крышку и наливая напиток прямо в чайные кружки, - От двух глотков не обедняет. Давай жахнем, Макаренко, чтобы полегчало.
Арсений одним махом проглотил налитое, сморщился.
- Давай еще!
Лада плеснула по второй порции. Цветков заел ее маминым позапрошлогодним смородиновым вареньем, антрацитово чернеющимся в вазочке на столе.
- Слушай, может, тебе с Богдановым по-мужски поговорить? Или хотя бы по-человечески?
- И что я ему скажу?
Ладка покатала коньяк по стенкам кружки и зависла:
- …Может, попробуешь усовестить?
- Как ты себе это представляешь?
- Вообще-то слабо. Трудно взывать к совести человека, у которого ее нет и в помине. Тогда просто начисти морду.
- Не пойдет. Не думаю, что насилие – это выход.
- Даже когда твою женщину унижают, а тебя самого метелят по почкам до кровавой мочи?
Арсений трижды сплюнул и постучал столу:
- Кровавой мочи не было… И все равно это не метод.
-Мужики, б…ь! – досадливо фыркнула Ладка и раздавила в пепельнице окурок с таким усилием и нажимом, что будь на его месте человеческая голова, она бы хрустнула пополам как спелый арбуз, - Даже самые лучшие из вас все равно в чем-нибудь да ущербные!
Из уст Ладки оскорбление по половому признаку прозвучало почти как комплимент лично ему, поэтому Цветков не стал затевать дискуссию о врожденном несовершенстве человека и субъективности восприятия одним индивидом другого.
Незаметно пьянея, они приговорили три четверти бутылки.
Легче не стало, но хотя бы отпустило напряжение.
Передав окосевшую Ладу с рук на руки ее мужу Мосику, очкастому тюфячку, похожему на хомячка, Арсений завалился на диван и по-страусиному засунул голову под подушку.
В темноте помелькала немного и укуталась туманцем сна странная парочка: крепкая и мосластая как скаковая лошадь Ладка и рыхлый, на полголовы ниже ее Мосик, бережно поддерживающий равновесие супруги за плечи.
6.
В сумбурном бреду, вызванным алкогольной интоксикацией, ему явилось видение.
На пустынном берегу бурлящей черно-ржавой реки дрожала под натиском ветра тонкая белая яблонька, насквозь прозрачная и невесомая. В море причудливых пенных цветов-волос она прятала маленькое крепкое розовое яблочко. Но ветер рвал волосы, выламывал веточки-руки, гнул и выдирал из почвы слабые корни… Чтобы яблоньку не унесло в шумную бурю, не опрокинул в реку, он прилепился к ней, вцепился руками в живую плоть. Его рубашку надуло парусом, волосы трепало волнами и круговым вьюнами, как поле колосьев. По лицу больно хлестали брызги, но он стоял и держал ее. И держался сам. Его пальцы, а затем ладони, вдруг погрубели, закоричневели, покрылись рытвинами глубоких древесных морщин. Он врастал и вживался, становился кожей тонкой яблоньки и ее защитой. Невесть откуда между ними и ветром появилась большой, мощный тигр. Угрожающе мотнув хвостом, он ощерился и зарычал. Ветер покуражился еще чуток и стих. Тигр зыркнул зеленым малахитовым глазом и растворился в воздухе. Белой яблони не стало, вместо нее на берегу цвело, прочно войдя в почву, обыкновенное здоровое и сильное дерево. А он был его корой.
Арсений спал, сжимая в кольце рук скрученную в неряшливый валик подушку. Наутро он не смог вспомнить, что именно ему снилось ночью.
7.
Раз в неделю Арсений закупался в своем, рядом с домом, супермаркете продуктами и отвозил их на другой конец города матери с отцом. Сначала возил на купленном с рук «Опельке», потом, когда главное сокровище их семьи оттяпала в свое безраздельное владение Марго, перешел на общественный транспорт. Иногда его подбрасывал безотказный Лёха.
Евин «Сёмыч» оказался очень кстати.
Отец привычно лежал на кровати с повернутой вправо и зафиксированной головой, и тоскливыми снулыми глазами смотрел бубнящий телевизор. Арсению криво улыбнулся той половиной рта, которая могла улыбаться.
Уж почти год из квартиры не выветривался, буквально въелся в стены, мебель и занавески гнилой запах человеческих испражнений, подмытого прелого тела и лекарств.