Единственное, что было предметом гордости Евы – светлые, почти белесые волосы, сроду не знавшие краски (сначала мама запрещала поганить природный цвет, потом самой не хотелось), очень густые и мягкие, но и на них было мало надежды. Что ему ее волосы?
Решив, в конце концов, что Арсений – это наваждение, которое скоро пройдет, если его не подпитывать постоянными размышлениями и терзаниями, Ева надела домашнее платье и пошла готовить ужин.
Обязанности добропорядочной жены и матери нужно было исполнять прилежно.
4.
Стёпка от Арсения Мироновича был в полном восторге.
Поначалу, конечно, удивлялся, всё выспрашивал: а разве бывают такие учителя? Во-первых, мужчина, это первое потрясение. Во-вторых, молодой, веселый, ненапряжный. Стёпка так и сказал - «ненапряжный», и Ева поняла, что новый этап школьной жизни уже принес свои лингвистические плоды.
Все четыре года начальной школы их опекала Алла Михайловна, крепкая бабенция предпенсионного возраста, мощная и суровая как броненосец. Казалось, что по-другому и быть не может. В их школе не было ни одного учителя младших классов мужского пола. Вот и отложилось в незамутненных логарифмами и суровой сермягой жизни, детских головах, что учителем может быть только женщина неопределенных лет, а уж никак не молодой мужчина, под взглядом которого не хочется сморщиться в комок и исчезнуть в пространстве, чтобы тебя не заметили и не вызвали к доске.
Перед Аллой Михайловной все трепетали, не исключая даже и родителей, что уж говорить о детях. Никаких тебе шуточек, озорства и свободы. Только дисциплина, послушание и прилежание. Тучноватый (в отцовскую кубанскую родню), но подвижный от природы крепыш Стёпка очень страдал от невозможности выплеснуть бьющую через край энергию на уроке и отрывался по полной на переменах. На его счету было три разбитых окна, одна снесенная с петель дверь, четыре раздолбанных вдрызг стула, которыми он дрался с одноклассниками, и еще много чего по мелочи, вроде кокнутых цветочных горшков. Соответственно, счет его родителей худел эквивалентно стоимости понесенных школой убытков.
Учёба давалась Стёпке с трудом. Он не мог долго внимать академически сухому преподаванию Аллы Михайловны, отвлекался, получал замечания и очень терялся у доски, робея от напряженной тишины покорно молчащего под строгим взглядом «броненосца» класса. Пока шел к доске, все имеющиеся у него в голове знания куда-то вылетали, и он не мог двух слов связать. В итоге получал «лебедей» вместе с проповедью о том, что если он не возьмется за ум, то окончит школу со справкой и пойдет работать дворников в ЖЭК. Пятёрки же ему в журнал ставились только по физкультуре, где он пребывал в своей епархии и зоне комфорта.
Олег тяготился неуспеваемостью сына и, как казалось Еве, немного стыдился того, что его сын растет балбесом.
Одна только Ева понимала Стёпку, жалела его и не ругала за шалости. Она знала, что ее сын не балбес, а умный и начитанный мальчик. Конечно, а как ей не знать? Не она ли каждый день делала с ним уроки, с пяти лет приучила его читать сказки и сейчас, нет-нет, да и с удовольствием замечала, как вечером, он вместо того, чтобы посидеть за компьютером брался за какую-нибудь книжку.
С переходом в среднюю школу ситуация с оценками кардинально переменилась. Стёпка вдруг (для Евы – точно не вдруг!) обнаружил в себе недюжинные познания в литературе, чем заслужил особое расположение классного Цветкова. Почуяв уверенность в себе, он стал проявлять инициативу, участвовал в обсуждениях, разных мероприятиях, раскрепостился и, к немалому удивлению отца, принялся приносить из школы охапки пятёрок по всем предметам.
- Весь в меня! – гордо возвестил однажды Олег, рассматривая дневник.
- Надеюсь, что он не будет таким эгоцентристом как ты, - отпарировала Ева.
Муж обиделся, бросил дневник на стол и ушел работать в Интернет.
Почти все Стёпкины разговоры первого времени сводились к личности Арсения Мироновича, пестрили превосходными степенями и отчетливо попахивали кумиропоклонением. Впрочем, Еве это почему-то нравилось. Она жадно вслушивалась в перескакивающий с первого на десятое щебет сына и впитывала крохи знаний об Арсении. Как он ведет урок, устраивая по пройденным темам громкие дискуссии, на которые сбегаются встревоженные гомоном учителя из соседних кабинетов. Как он пожалел двух неразлучных подружек-плакс, которых в первый день рассадил по разным партам, и, увидев, что им друг без дружки плохо, впредь разрешил садиться вместе. Как он подшучивает над пыхтящим над лекцией классом, внезапно вставляя в диктуемый текст какую-нибудь абракадабру, и первым смеется, когда ученики эту абракадабру старательно записывают в тетради, не задумываясь над ее смыслом…