— Но ведь так не должно быть, — удивилась Шеба. — Надо что-то делать!
Шеба успела увидеть еще одно неопределенное движение плеч, прежде чем оторваться от беседы с Конноли. Один ее подопечный из восьмого класса пытался поджечь другого, семиклассника, с помощью зажигалки.
Тем вечером, рассказывала позже Шеба, она вспомнила разговор с мальчиком и взяла себе на заметку поговорить с завучем о пересмотре расписания Конноли. Нельзя лишать парнишку, подумала она, занятий искусством — возможно, единственного предмета, к которому у него есть склонность. Шебе хотелось помочь.
В наше время благие намерения учителей средних школ — не редкость. Педагоги из молодых втайне лелеют надежду «изменить мир». Насмотревшись американских фильмов, где хорошенькие учительницы приручают школьных головорезов с помощью цитат из Дилана Томаса, мои юные коллеги тоже загораются желанием завоевать сердца питомцев поэзией и состраданием. Во времена моей учебы ни о чем подобном не помышляли. Мы с однокурсниками не рассчитывали добиться уважения учеников или воплотить в жизнь мечты. Надежды наши не заходили дальше обучения школьников элементарным умениям и навыкам плюс разве что некоторым правилам личной гигиены. Возможно, мы были слишком практичны, но, на мой взгляд, взлет педагогических амбиций и одновременный рост детской безграмотности — далеко не простое совпадение. Пусть мы меньше заботились о душах учеников, зато прочно вбивали в их головы правила деления столбиком.
Разумеется, Шебе не удалось добиться для Конноли другого графика учебы. Она дошла до самого Теда Моусона, но нарвалась на бесцеремонный отказ.
— Составить расписания без малого полутора тысячам учеников, — заявил Моусон, — не проще, чем разыграть шахматную партию в трех измерениях. Одному керамику подавай, другому столярное дело. Эдак я сутками буду здесь торчать.
Шеба рассыпалась в извинениях — ей совсем не хотелось доставлять начальству неприятности.
— Школа-то у нас общеобразовательная, — с игривым укором попенял ей Моусон, — а не какой-нибудь лицей для избранных, черт побери.
Последнее замечание взбесило Шебу, уловившую в нем намек на ее аристократическую наивность, и она дала себе зарок добиться своего, даже если для этого потребуется визит к директору. Обещания она так и не исполнила. Закрутилась, по ее собственным словам. Слишком много было дел. А я осмелюсь предположить, что она просто потеряла к проблеме интерес, как это чаще всего и случается с доморощенными реформаторами.
Через несколько дней после знакомства с Конноли Шеба обнаружила в ящике своего стола набросок — примитивный карандашный женский портрет на линованной бумаге, выполненный в излюбленном романтическом стиле уличных художников. Громадные глаза дамы пьяно косили, а ненормально длинные руки заканчивались беспалыми ладонями. Незнакомка таращилась в пространство с выражением хмельной чувственности. В глубоком вырезе блузы вспухали густо заштрихованные прелести. «Соблазнительная леди», — корявыми печатными буквами подписал свое произведение неизвестный художник.
Шебе не составило особого труда догадаться, что она и есть «соблазнительная леди», что рисунок задумывался как портрет и что постарался над ним тот самый светловолосый парнишка с продленки. Нет, Шеба не обиделась и не занервничала. Напротив, она была приятно удивлена и польщена. На общем фоне царящей в школе жестокости эксцентричный поступок Конноли покорил ее своей невинностью. Учитывая отсутствие подписи, Шеба решила не смущать автора и не показывать виду, что разгадала тайну. Рано или поздно, подумала она, Конноли себя проявит. В самом деле, незадолго до каникул Шеба наткнулась на Конноли за порогом своей студии — он явно поджидал, когда она пойдет обедать.
Шебе запомнилось, что парень был легко одет, не по сезону. На дворе стоял промозглый октябрь, а Конноли в футболке и хлопчатобумажной куртчонке. Он почесал живот, ненароком задрав футболку и продемонстрировав Шебе заметную впадину, уходящую к лобку. «А я и забыла, как выглядит юное мужское тело», — сказала мне как-то Шеба.
— Видели рисунок? — спросил Конноли.
Шеба разыграла изумление:
— Как? Значит, это твой?
Конноли робко признал ее правоту.
Похвалив портрет, Шеба поинтересовалась, почему он не подписан.
— Погоди-ка минутку, — добавила она, вернулась в студию и выдвинула нижний ящик стола, где хранила рисунок. — Подпишешь?
Топтавшийся на пороге Конноли нерешительно глянул на нее.
— Зачем, мисс?
Шеба рассмеялась.