Думаю, Конноли отдавал себе в этом отчет. Маловероятно, чтобы он смог выразить словами ту роль, которую в их интрижке играли классовые различия, но антропологизм, лежавший в основе чувств Шебы, юнец наверняка ощущал — в этом я не сомневаюсь. Да не просто ощущал, а еще и подыгрывал ей. Описывая Шебе свое житье, он постарался не пошатнуть ее наивных представлений о нравах работяг. Рассказал, что по праздникам они всей семьей ездят в Эссекс, что мать подрабатывает официанткой на вечеринках, а отец крутит баранку такси, однако запамятовал сообщить об институтском дипломе матери и нешуточном интересе отца к истории, в частности к Гражданской войне в Америке. Всплыв в газетах, эти факты потрясли Шебу. Они настолько противоречат карикатурным образам невежд, которые ей подсовывал Конноли, что Шебе проще отмахиваться от них или считать враньем. В недавнем интервью мать Конноли вспомнила, как ставила своим маленьким детям пластинки с записями «Лебединого озера» и «Пети и волка». Прочитав это откровение, Шеба отшвырнула газету.
— Миссис Конноли лжет! — заявила она. — Пытается изобразить жизнь детей более здоровой и счастливой, чем она была на самом деле. Да ведь отец бьет Стивена! — визжала она. — Он его лупит! Что ж его мать об этом не говорит, а?
Обвинение в побоях основано на рассказе самого Конноли в самом начале дружбы с Шебой. Мне эта история известна в деталях. Шеба не раз ее повторяла, поскольку именно жестокость отца Конноли (подлинная или надуманная) и подтолкнула Шебу к близости с мальчиком. Произошло это незадолго до окончания зимнего семестра. Конноли снова пришел в студию и, глядя в окно на сумеречный школьный двор, заговорил о близком снегопаде.
— Снег нагоняет на отца тоску, — заметил парень. — А когда у него хандра, он злобится и руки распускает.
Не сказать чтобы Шеба была так уж поражена этим признанием. Она ведь видела несколько телевизионных мелодрам о рукоприкладстве в семьях и считала себя знатоком в этой области. Пробормотав пару утешительных слов, Шеба потрепала Конноли по голове. Когда она убрала руку, его волосы поднялись вслед за ладонью. Шеба рассмеялась, пошутив насчет наэлектризованной атмосферы. А Конноли прикрыл глаза и улыбнулся.
— Сделайте так еще раз, мисс.
До этого случая Шеба временами гадала, насколько опытен Конноли в интимной сфере. Сексуальная искушенность десятиклассников школы Сент-Джордж сильно разнится. Кто-то еще хихикает над «древом оргазма» (так называют цикламен за мнимое сходство его аромата с запахом спермы); кто-то треплется о «минетчицах» и рукоблудии. А есть и такие, кто уже приобрел постельный опыт. Не зная наверняка, к которой из категорий относится Конноли, Шеба очень хотела считать его наивным ребенком. Пусть не совсем младенцем, но уж никак не умудренным сексуальным опытом. Однако что-то в улыбке Конноли и тоне, которым он почти потребовал погладить его еще раз, заставило ее изменить свое мнение.
Шеба юнцу отказала, сославшись на поздний час.
— Мне давно пора домой, — заявила она.
Надев пальто и забавную перуанскую шляпу, которую носила той зимой, она заперла студию и в сопровождении Конноли пошла через двор к стоянке. Она пыталась распрощаться, но Конноли не внял ее просьбам и дождался, пока Шеба снимет замок с велосипеда. На улице оба замялись, не зная, что сказать. Шеба вышла из положения, ткнув Конноли в ребра и тут же запрыгнув в седло.
— Ну, пока! — бросила она и покатила прочь, а когда оглянулась, увидела, что парень по-прежнему топчется на тротуаре. Шеба помахала ему, и он уныло махнул в ответ.
А когда, собственно, Шеба осознала свои пылкие чувства к Конноли или, если на то пошло, его пылкие чувства к ней? Хороший вопрос. Я много раз пыталась выудить из нее ответ, но от ее непостоянства можно с ума сойти. Иногда она утверждает, что питала к Конноли «исключительно материнскую нежность» и была «огорошена» его первым поцелуем; иногда робко признает, что ее сразу «потянуло к мальчику». Боюсь, нам никогда не узнать, как развивалось ее влечение. Одно очевидно: в самом начале Шеба лукавила даже с самой собой, и случай с первой лаской Шебы — отличный тому пример.
— У меня было тревожно на душе тем вечером, — рассказывала она. — Очень неспокойно.
Шеба перебирала в памяти произошедшее в студии и убеждала себя, что шума-то поднимать не из-за чего. По головке мальчика погладила. Волосы взъерошила. Большое дело. Жест любящей тетушки, и только. Так откуда это смятение? Откуда желание убедить себя в невинности поступка? Истинно невинные жесты не нуждаются в ярлыке «безобидно». Если между ней и этим мальчиком все так просто и открыто — почему она скрывает его визиты от Сью? Шеба чувствовала свою вину. Да-да, она чувствовала вину!