На эти слова Конноли отреагировал с неожиданным хладнокровием. Кивнул понимающе и предложил немного прогуляться. Шеба отказалась, но тут на дорожке появился мужчина с собакой. Странная пара явно вызвала в нем любопытство, и Шеба быстро передумала. Ну, прогуляемся по парку, решила она, — что в этом плохого? Судя по здравому поведению Конноли, ей ничего не угрожало.
Шагая рядом с Шебой по дорожке, Конноли пообещал «не начинать».
— Уж надеюсь! — Шебу насмешила дерзость мальчишки.
Она еще не успела закончить фразу, как ей вдруг пришло в голову, что Конноли хитрит. Очень может быть, что он что-то задумал. А вдруг он собрался ее изнасиловать? И все-таки она продолжала идти. Ее охватило странное чувство отстраненности.
— Я словно смотрела на себя со стороны, — объясняла она мне. — Посмеивалась над собственной глупостью. Такое ощущение, будто я — это не я, а мой личный биограф. К тому же довольно суровый.
Как только они дошли до той части парка, где деревья росли теснее, Конноли повернулся, схватил Шебу за руки и стал пятиться в глубь леса, утаскивая ее за собой.
— Идем сюда. Сюда, — повторял он.
— Что ты делаешь? — спросила Шеба негодующе, однако рук не вырвала и позволила себя утянуть.
Среди деревьев было гораздо темнее, чем на тропинке, — она едва видела лицо Конноли. В голове мелькнула картинка из сказки: гоблин тащит принцессу в свое лесное логово.
Минуту-другую они так и передвигались, и Шеба уже снова открыла рот для протеста, когда Конноли остановился наконец и разжал хватку. Они оказались на маленькой полянке.
— Здесь нам никто не помешает, — ухмыльнулся Конноли и сел прямо на землю, сняв куртку. — Во. Садитесь сюда. — Он бросил куртку рядом с собой.
— Ты замерзнешь! — воскликнула Шеба.
Конноли будто и не слышал: сидел и смотрел на нее снизу вверх.
— Нелепость какая-то, — сказала Шеба. — Не буду я садиться. Что еще за выдумки?
Конноли пожал плечами — мол, как знаете — и распластался на земле.
— Поднимайся, Стивен. Еще воспаление легких подхватишь.
Конноли молчал. Его глаза были закрыты. Шеба смотрела на него, с каждой секундой чувствуя себя все глупее.
Через какое-то время он все же открыл глаза:
— Хрен знает что за холодина!
Шеба невольно рассмеялась.
— Не стоило мне приезжать, — сказала она. — Я ухожу.
— Еще чего. — Конноли приподнялся и сед. В его волосах застряла сухая веточка.
Шеба рассказывала мне, что еще довольно долго стояла и смотрела на него, улыбаясь и как трехлетняя девочка постукивая кулаками по бедрам.
В конце концов и она села, беспомощно пожав плечами. А что еще было делать?
В тот раз они не занимались сексом. Слишком было холодно, по словам Шебы, да и настроение у нее было не то — уж очень волновалась. Но я знаю, что они целовались и в какой-то момент Конноли оказался на ней — потому что, вспоминая это свидание, Шеба говорила о его «поразительно легком и тонком теле». (Понятно — она ведь привыкла к куда более существенной массе супруга.) Известно мне и о том, что время от времени Шеба разражалась горестно-риторическими восклицаниями из серии «Боже, что мы творим?», на которые Конноли коротко и веско отвечал что-то в духе «Не переживайте». Он казался Шебе таким взрослым, ответственным. Разумеется, она знала, что это не так, но ей было удобнее обманываться.
Домой Шеба возвращалась в уверенности, что стоит ей взглянуть в глаза мужу, как она чем-нибудь да выдаст свое грехопадение. Она уже видела себя всю в слезах. В обмороке. С пылающими от стыда щеками. Однако дома изумила себя собственным мастерским притворством.
Ричард ждал ее возвращения на диване перед телевизором, где шли вечерние «Новости искусства». Когда жена вошла в гостиную, он приветственно вскинул руку, но не отвел от экрана суженного взгляда. Я один или два раза видела, как Ричард смотрит телевизор, и знаю его особую манеру поглядывать на экран сбоку, с прищуром, чуть отвернув голову. Шеба уверяет, что у него проблемы со зрением, а по мне, так Ричард этим демонстрирует свое превосходство во всем: пытается, сноб напыщенный, даже телевизору доказать, что ничего интересного на экране не происходит.