Боюсь, кое-кто сочтет неуместным ставить знак равенства между проблемами Шебы и моими. Кому-то, надо думать, трудно представить, что страдания животного могут вызвать не меньшую сердечную боль, чем неверный любовник. Шеба уж точно этого не поняла. Собственно, именно ее неуважение к моему горю (хоть бы мало-мальское сочувствие проявила, так ведь нет же) и лежит в основе нашей недолгой, но катастрофической по последствиям ссоры.
В первую субботу декабря я забрала Порцию из ветеринарной клиники, после очередного сеанса радиотерапии. Она всегда была вялой после процедур, но в тот раз выглядела совершенно обессилевшей. Удрученная этим зрелищем, я поехала не домой, а к Хартам. Мне еще не случалось появляться у них без приглашения, однако я решила, что чрезвычайность ситуации оправдывает нарушение этикета. Особняк Хартов встретил меня темными окнами. Вынув дорожную корзинку из машины, я все же поднялась на крыльцо и позвонила. Порция спала в корзине, а я топталась на крыльце и надеялась на чудо — что Шеба окажется дома. Минуту-другую спустя я уже повернулась, чтобы уйти, когда услышала звук шагов. Дверь открылась. Шеба объяснила, что работала в студии, а Ричарда и детей нет. Порцию она даже не заметила.
— Если честно, — сказала Шеба по дороге в мастерскую, — я не работаю в студии, а жду звонка Стивена. Мы собирались встретиться.
Я осторожно опустила корзинку на пол и села на ближайший раскладной стул.
Шеба залилась нервным смехом.
— Он должен был позвонить час назад — и до сих пор ни звука. Вот негодник!
Я кивнула.
— Должно быть, из дому не может вырваться, — продолжала она. — Он ведь всегда такой пунктуальный. Или мамаша задержала. Она иногда таскает его с собой по магазинам — сумки носить…
— Порция совсем плоха.
Наконец-то Шеба глянула на корзинку.
— О боже. Бедная Порция. Вы только что из клиники?
— Да. Она так страдает. Мне этого не вынести. — И я заплакала.
— Бедная Барбара. Какой ужас. — Она присела передо мной на корточках и добавила, слегка похлопав меня по колену: — Все будет в порядке.
После минутного молчания Шеба выпрямилась и села на стул.
— Не плачьте, прошу вас. Доктор поможет, вот увидите.
Меня разозлила эта хлипкая — и бессмысленная — попытка утешения. Я вынула из-под манжеты платок и аккуратно промокнула глаза.
Длинные руки Шебы безвольно лежали на коленях. Под бледной кожей зеленоватыми нитями просвечивали сосуды, словно пряди водорослей в водах озера.
— Вы со школьными подругами когда-нибудь гладили друг другу руки? — внезапно спросила я.
Шеба рассмеялась:
— Что? Нет, никогда.
— А мы гладили. Вот здесь, с внутренней стороны. Одна девочка меня гладила, я следующую и так далее. Длинные-длинные цепочки выходили. Восхитительное ощущение.
— Так уж и восхитительное. — Шеба недоверчиво хохотнула. — Ну разве что для сексуально озабоченных подростков.
— Нет-нет, в этом нет ничего сексуального, — возразила я. — Позвольте покажу.
Я взяла ее правую руку и принялась водить кончиками пальцев по тыльной стороне. От запястья к локтю. Вверх-вниз. Признаться, жест был смелый. До сих пор я так к Шебе не прикасалась.
Она захихикала:
— Щекотно!
— Нет-нет. Закройте глаза. Прочувствуйте…
Шеба закрыла глаза, я продолжала легко водить пальцами по ее тонкой руке, и через пару секунд у нее от изумления приоткрылся рот. А затем она выдернула руку.
Я снова потянулась к ней:
— Расслабьтесь…
— Не надо, — отрезала Шеба. — У меня мурашки по коже! — И дернула вниз закатанный рукав.
Звонок заставил ее взлететь со стула и броситься к телефону. Нетрудно было догадаться, что на другом конце провода Конноли — Шеба сразу начала шептать и хихикать, а потом вообще ушла с аппаратом в туалет и закрыла за собой дверь.
В душе кипя от возмущения, забрасывая то одну ногу на ногу, то другую, я дожидалась конца разговора.
Шеба вышла с улыбкой на лице.
— Черт! Мне ужасно стыдно, Барбара, но я должна бежать. Это он звонил.
Она заметалась по студии, спешно собирая какие-то мелочи.
— Нет, — сказала я.
Шеба оглянулась; ее брови изумленно приподнялись и сложились миниатюрными китайскими шляпками.