За субботнее утро я вся изнервничалась и, скорее всего, взвинтила бы себя до истерики, если бы от подобной глупости меня не спасла необходимость мчаться с Порцией в ветклинику. Несчастное создание ночь напролет тошнило на полу в гостиной. К рассвету бедняжка забралась на диван и с тех пор безостановочно жалобно мяукала. В семь утра я позвонила в клинику, добилась срочной записи, и в девять Порцию уже осматривал ветеринар. Услышав от него, что понадобятся кое-какие анализы, я глянула на часы: если дожидаться результатов в клинике, мне никак не успеть в салон-парикмахерскую в Арчуэе, где я заранее записалась к мастеру. Оставить Порцию одну? После минутной борьбы со своей совестью я пристыженно чмокнула Порцию и поспешно ретировалась.
Ненавижу парикмахерские и стараюсь появляться там как можно реже. Однако в горестях предыдущих недель я совсем себя запустила, не прикасаясь даже к расческе, так что сейчас помощь специалиста была совершенно необходима. В салоне царил дух натужного веселья, типичный для работающих в преддверии Рождества британцев. Девушки украсили себя блестками и время от времени, пренебрегая правилами гигиены, пощипывали праздничное полено — подношение какого-то посетителя. Ко мне они отнеслись со всегдашним презрением. В наказание за опоздание на неполные пять минут меня заставили прождать вызова мучительно долгие полчаса, а пока мне мыли голову, я приоткрыла глаза и увидела, как мастер — жутко уродливая девица, — указывая на меня товарке, корчит рожи и хихикает. Ее счастье, что я была не в настроении для скандала — в противном случае, уж будьте уверены, невеже не поздоровилось бы от моего острого языка.
После салона я едва успевала заскочить домой и переодеться. Я надела блузку с черной юбкой, скромные туфли (на сей раз никаких каблуков) и направилась в сторону Кэмден-Таун. Бэнгс выбрал для нашего свидания новый ресторан (по крайней мере, новый для меня) под названием «Вингт-э-труа», чуть в стороне от Кэмден-Хай-стрит. Дождь лил как из ведра, но я открыла зонтик и неспешным шагом дважды обошла квартал, чтобы уж наверняка не заявиться раньше времени.
И все-таки я пришла первой. Внутри было довольно темно и шумно от ревущей из колонок поп-музыки. За стойкой метрдотеля совсем молоденькая девушка открывала рот в такт мелодии. Футболка на ней заканчивалась существенно выше пупа, а брюки не доходили и до бедер. Я назвала имя Бэнгса, которого в ее амбарной книге не оказалось (Бэнгс запамятовал о такой мелочи, как заказ столика), и, хотя в зале минимум шесть столов пустовало, метрдотель отказалась меня усадить до появления всех моих сотрапезников. Глупо, конечно, но я запаниковала. Заметив мое состояние, девушка, должно быть из жалости, протянула меню и очень любезно предложила подождать в баре. Бар оказался в соседнем зале, куда она меня и сопроводила, по дороге небрежно обхватив себя рукой за талию и почесывая загорелую спину в промежутке между краем майки и поясом брюк.
Баром заведовал хриплоголосый субъект в красном колпаке Санта-Клауса и с пучком омелы за ухом. Он то и дело выкрикивал невнятные поздравления коллегам-официантам и трем клиентам за барной стойкой.
— Ты как, Бэрри, в пррядке? — прохрипел он проходящему мимо официанту. Я отметила демонстративный лондонский акцент человека, которому доставляет удовольствие коверкать язык. Бармен тут же предложил мне выпивку, но с таким громогласным напором, что я отказалась, несмотря на пересохшее горло.
— Ничего не нужно. — Я покачала головой.
— Ничего? — гаркнул он в притворной ярости. — Ничего? Это точно? — Он заухмылялся, и все до единого люди в баре стали оглядываться на меня и улыбаться. Понятно, что это была шутка… точнее, не совсем шутка, а всплеск низкопробного юмора. Бармен всего-навсего был местным клоуном, но в тот момент я сочла, что надо мной издеваются.
— Я жду приятеля! — Мне пришлось повысить голос, чтобы это в некотором роде оправдание было услышано.