***
Лагерь партизан… Берестов увидел несколько десятков землянок, расположенных довольно далеко друг от друга. Одни землянки были крыты соломой, на других сверху уложенный дёрн. Стояли телеги, некоторые без колес, подпёртые чурбаками. Среди деревьев мирно паслись лошади рядом с накрытыми стогами сена. Алексей заприметил даже несколько коров с отличительными белыми полосами от холки до хвоста, мерно жующих сено из кормушки. Партизаны чаще группами, чем поодиночке, отдыхали, занимались хозяйственными делами, разговаривали между собой. Теперь все эти люди лесные жители, которых война выгнала из домов и лишила привычного уклада. Но, главное, они не смирились с врагом, взяли в руки оружие, чтобы его бить, не давать ему покоя, сна и отдыха.
Здесь ждали обоз с нетерпением. От него зависело продолжение борьбы и само существование партизанской деревни. И как только он появился, его сразу обступили. Но первые мгновения радости омрачились печалью, когда увидели погибших товарищей. Жизнь за жизнь! К этому нельзя привыкнуть, нельзя остаться равнодушным. Все в партизанском отряде стали одной семьёй, один неотделим от остальных. В этом сила народа, его несгибаемость и непобедимость. Потому-то так остро чувствуется горечь утраты, словно внутри какая-то часть отмирает и уходит вместе со смертью товарища. Товарища, с кем ты бок о бок жил, воевал, мечтал и отстаивал своё право на свободу. Право быть, а не существовать. И тем горше осознавать, что в такой чистый людской организм проник червь, чёрный, страшный, гадкий, который подтачивает его изнутри, рвёт такие дорогие сердцу нити и связи. Нет ничего хуже предательства! Какое бы имя, фамилию не носил такой человек, он навсегда останется червём, не заслуживающим народного снисхождения и сострадания. Ибо предательство по самой своей природе есть суть, корень, стержень такого существа. С ним родился, с ним и умрёт.
Все стояли с непокрытыми головами и смотрели на павших друзей, из трёх тяжелораненых никто не доехал «до дома», до семьи. И был среди них один, у кого сердце оставалось каменным и не содрогалось от вида людского горя.
Берестов внимательно смотрел на всех, читал лица, стараясь распознать сразу с ходу того, кто был его целью, его врагом, скрытым и опасным. Одновременно он фотографировал, чтобы затем ещё раз более внимательно изучить людей, найти несоответствие, фальшь. Время пошло…
Сначала Алексей встретился с майором Тишковым Степаном Ивановичем, который теперь руководил отрядом. Это был сорокадвухлетний мужчина славянской внешности, среднего роста, плотного телосложения, одетый в белую овечью безрукавку. «Лицо овальное, лоб высокий, брови ровные, тёмные глаза, прямой нос с поперечной складкой, волосы коротко стриженные с проседью, подбородок широкий, главная особенность — усы, как у Будённого», — отметил про себя по привычке Алексей, когда смотрел на Тишкова. Вместе с ним в землянке находился и секретарь райкома Руденко.
— Здравствуйте, товарищ Хо́мич, — поприветствовал своего «гостя» майор, — думаю, нам нет нужды представляться. Но всё же соблюдём рамки приличия. Знакомьтесь, это Пётр Аверьянович Руденко.
— Алексей Николаевич Хо́мич.
— Знаю-знаю, уже предупреждён, — уточнил секретарь райкома, мужчина сорока восьми лет, невысокий, коренастый. Алексею этот человек тоже понравился. У Руденко были зачёсанные назад волосы, что подчёркивали широту лба, брови полукругом, карие глаза, прямой длинный нос, под которым выделялись правильной формы губы. Но несомненным достоинством был взгляд — открытый, смелый и устремлённый. В характеристике, составленной на секретаря райкома, отмечались его честность, принципиальность, образованность, нестандартность мышления.
Берестов отметил, что в жизни и на фотографии Руденко выглядел одинаково, как, собственно, и Тишков.
— Что же, знакомство наше состоялось. Теперь неплохо бы подкрепиться и ребят помянуть. Каких людей теряем! — и Тишков бросил карандаш на стол. Он был кадровым офицером, вдумчивым и исполнительным. Привык ставить задачи и их выполнять. Вот и сейчас, главным для него было начать действовать, а не сидеть в «норе», ожидая пока до неё доберутся.
После еды сразу состоялся серьёзный разговор.
— Ума не приложу, Алексей Николаевич, кто эта гнида, — начал майор, — сколько раз людей проверял-перепроверял, а нет, сидит занозой и не вытащить. А, главное, как связь держит? Почти всё подполье арестовано, связные не возвращаются, а любые мои действия не являются секретом для немцев. Что сам-то думаешь, есть уже какие-нибудь соображения?
— Возможны два варианта, — начал Берестов, — первый, внедрён давно, с момента организации отряда. Затаился, авторитет приобретал, наблюдал, информацию собирал; второй — попал к вам потом под видом окруженца или местного. Хуже, если в отношении нас сразу два варианта работают.