Загруженный учебой и работой, общественными делами и разными мероприятиями, Павел писал домой редко. Карл же отвечал обстоятельно, не упуская случая поучить и наставить. Он писал по-немецки, тщательно выводя каждую букву, припоминал пословицы и поговорки, живущие в душе его народа, вроде той, что высечена на одном из памятников в Гамбурге: «Народ, который работает, живет для своего будущего». Он убеждал Павла, что надо работать и работать, ибо только это состояние может дать человеку уверенность в жизни и стойкость против разных невзгод.
Первую практику Павел проходил на паровозостроительном заводе в Коломне. Это было старое и большое предприятие. Оно выпускало паровозы, дизели, речные суда, компрессоры, чугунные тюбинги[4] для строящегося метрополитена в Москве. Павла направили в литейный цех — тесный, темный, со слабосильными кранами-тихоходами, вагранкой[5] с ручной завалкой, с ручными же формовкой и отливкой, без вентиляции. И все же при таком дедовском производстве здесь умудрялись отливать сложнейшие детали: блоки цилиндров дизелей, втулки, элементы топливной аппаратуры, корпуса компрессоров, котлы для паровозов и судов.
На этот же завод помощником механика литейного цеха пришел Павел после защиты диплома. Но уже рядом со старым цехом строилась громада нового. По планировке, масштабам, оборудованию новый цех превосходил все заводы крупногабаритных отливок в Европе. Его мощность вместе с производством тюбингов уже тогда достигла огромной цифры — 60 тысяч тонн литья в год. А работало в нем без малого полторы тысячи человек.
Много оборудования было закуплено в США, Англии, Германии. Теперь-то и пригодился Павлу усвоенный с детства немецкий язык. Правда, его немецкий звучал примерно так, как русский язык в XVIII веке, однако Павел без особых усилий догнал в языке свое время. На монтаже и наладке работали немцы из Германии. Среди них были саксонцы, мекленбуржцы, баварцы, силезцы, австрийцы — постепенно Павел овладел и их диалектами.
А в мире росла тревога. В Испании поднял мятеж генерал Франко. Япония двинулась на Китай. Над Европой нависла тень фашистской свастики. Эта тревога заставляла Советский Союз спешить с планами, тратить на оборону огромные средства. Промышленность переключалась на выполнение военных заданий. Появились новые наркоматы. Металлургические заводы осваивали выпуск танков, поскольку будущая война представлялась битвой машин, техники.
Павла призвали в армию. Для молодых людей с высшим образованием устанавливался сокращенный срок службы — один год. После этого они в чине младших командиров увольнялись в запас. Но Павла оставили в вооруженных силах, предложив место адъюнкта[6] Военно-инженерной академии. Пришлось изучать тактику, стратегию, состав, организацию и техническое оснащение вооруженных сил, фортификацию, саперное и взрывное дело, методы управления войсками в военное время, строительство, теорию военной экономики и искусства, воинского обучения и много других военных дисциплин. В общетехнических же вопросах Павел разбирался прекрасно. Недаром старый Вольфштадт кроме аккуратности и прилежности в ремесле приучал его мыслить, искать новые технические решения. Теперь идеи одна смелей другой теснились у него в голове, требовали воплощения в чертежах, расчетах, металле…
Но однажды… Да, такое всегда случается однажды… Пришла в аудиторию светленькая, похожая на подростка девушка в глухом синем платье со значком Коммунистического интернационала молодежи, с бледным личиком и добрыми голубыми глазами.
— Гутен таг, фройнде! — произнесла она звонким от волнения голосом. — Их бин ире нойе доцентин ин дер дойчен шпрахе.
Да, да, новый преподаватель немецкого языка… У Павла дрогнуло сердце от какого-то счастливого предчувствия. Видно, и для него, и для нее пришло время любить. Чистые, цельные души нашли друг друга.
Родители Нины были профессиональными немецкими революционерами, сподвижниками Тельмана и Пика. Они жили в Штутгарте. Мать вела пропаганду против нацистов среди работниц швейной фабрики «Траутлофт». Гестаповцам ее выдали фашистки из «Союза немецких девушек». Спасаясь от шпиков, отец с Ниной через Польшу и Литву перебрались в Советский Союз. Коминтерн выделил небольшую комнату в Доме интернационалистов на Полянке. Густав поступил на работу в объединение «Каучук». Вскоре начались события в Испании.
Как-то раз отец пришел с работы не один, а с товарищем в черной сатиновой рубашке и дешевом суконном пиджаке. Живые и добрые глаза располагали к доверию.
— Сколько ж тебе лет? — поздоровавшись за руку, спросил гость глуховатым, отбивающим каждое слово голосом.